«Если», 2009 № 07

— Как известно, было два варианта книги: изначальный, где Максим носит фамилию Ростиславский, а страной правят Неизвестные Отцы. И цензурированный, «детлитовский», где Максим стал немцем Каммерером, а правители — Огненосными Творцами. В фильме действуют Каммерер и Неизвестные Отцы. Чем вызвана такая «промежуточность»?

Сергей: Мы использовали окончательный вариант «Обитаемого острова», редакции Бориса Стругацкого от 1992 года. Не «Легион», а «Гвардия», не «Огненосные Творцы», а «Неизвестные Отцы». От идеи восстановить имена Ростиславского и Павла Григорьевича отказался сам Борис Натанович — они «вжились» в свои имена и стали героями других книг.

— Зачем в сценарии остались Голованы? Они в фильме не несут никакой смысловой нагрузки. Если у Стругацких это была сюжетная ниточка, отправляющая к другим произведениям, очередная отработка одной из любимых тем писателей — нечеловеческий разум и образ мышления, то в фильме это «ружье не стреляет». Совсем.

Сергей: Голованы, голованы… Говорящие собаки, и не только собаки, и не только говорящие. Эх! Как нам всем хотелось сохранить эту линию, конечно, очень важную в романе, в цикле о Полдне… Но как трудно создать на экране их образ! Этим, между прочим, занимались американские спецы, и то, что получилось, не устроило авторов картины. В «двухчастной» версии остались лишь отдельные штрихи от голованов, без выпячиваний, а в зарубежной версии и того не будет.

Марина: Голованы важны были для образа мира. Для развития отношений Максима с этим миром. Так задумывалось, во всяком случае.

— Влияние собственного творчества писателей Дяченко на сценарий чувствуется в развитии любовной линии Рады и Максима. Однако вопрос — в книге эта любовь носит весьма платонический характер. То, что в фильме отношения Рады и Максима дошли до адюльтера, это осознанное сюжетное решение или просто дань коммерческим запросам и законам современного кинопроизводства?

Сергей: Что такое адюльтер в этом контексте? Интрижка, прелюбодеяние? Где это видно в картине? Там проявление любви! Любви, построенной на чистоте чувств и способности жертвовать собой ради любимого.

Марина: Для нас было принципиальным, что сцена любви происходит, когда Мак возвращается к Раде после своего расстрела. После взрыва башни. Это как инициация. Они были оба мертвые — и воскресли. Это нормальная человеческая реакция.

— Отношение к фильму весьма неоднозначное. Особенно среди поклонников творчества Стругацких. Как вы реагируете на критические высказывания?

Сергей: Все мое кинолитературное тело давным-давно в шрамах и рубцах. Например, в 1980 году я заканчивал ВГИК, К тому времени у меня уже были поставленные фильмы, скажем, «Генетика и мы», получивший гран-при Всесоюзного кинофестиваля, аналог нынешней «Ники» или «Золотого орла». Если бы я просто представил сценарии поставленных картин, то защитил бы диплом без проблем, даже с отличием, так как учился на пятерки. Но мы с мастером Николаем Крючечниковым решили защищаться со сценарием художественного фильма «Учитель», посвященного тому, как и почему была разгромлена генетика, а ее основатель Вавилов умер в тюрьме «врагом народа». Так вот, этот сценарий посчитали антисоветским, и один из членов Государственной экзаменационной комиссии, сценарист, работающий и ныне, потребовал исключить меня из института за антисоветизм… Я знал, что так может быть, и не удивился, а вот мой мастер едва не попал в больницу с инфарктом. Разразился скандал, диплом я все же защитил, а вскоре на основе этого сценария был создан шестисерийный «Николай Вавилов».