«Если», 2009 № 10

Все это, честно говоря, напоминает, с одной стороны, историю находки «Велесовой книги», с другой - предисловие Умберто Эко к его незабвенному роману «Имя розы».

Далее Оксана Дрябина развивает идеи Деррида об исчезновении автора и (уж не знаю, в какой связи) поминает «Школу Ефремова» и ВТО МПФ.

Поначалу, то есть до раскрытия псевдонима (хотя можно ли говорить о раскрытии псевдонима, если шимпанзе действительно зовут Мими?), особенно много нареканий вызвало построение романа. Циклическое развитие действия, квалифицированное в первых рецензиях как авторская неумелость, и бесконечное воскрешение отрицательного героя, с которым неизменно расправляется Мими, были затем приняты на вооружение постмодернистами, объявлены литературным приемом и даже объяснены опосредованным влиянием Ницше и Платона. Со временем, однако, выяснилось, что однообразие эпизодов мнимое и что на самом деле это один и тот же эпизод фильма, многократно пересказанный Мими. Просто каждый раз она вносила в историю очередную отсебятину, почему и возникло ошибочное впечатление, будто это не одна, а несколько последовательно изложенных историй.

***

Не могу согласиться с утверждением, что изначально имелся злонамеренный русофобский план раскрутить роман любой ценой, дабы потом объявить во всеуслышание, будто текст его принадлежит шимпанзе. В том-то и дело, что первое издание не предварялось никакой рекламной кампанией: никто не расклеивал постеров в вагонах метро, никто не расточал дифирамбов с экрана телевизора. Роман был издан в общей серии, снабжен обычной цветастой обложкой (опять-таки не имеющей отношения к содержанию), и тем не менее пробный тираж разлетелся за неделю. Да и в течение пары месяцев после выхода книги пресса продолжала хранить по ее поводу молчание, если, конечно, не считать двух приведенных выше заметок и одного упоминания в «Книжном обозрении».

Приписать авторство иному лицу или явлению - весьма распространенный в наши дни пиаровский прием. Совсем недавно жертвой его пал профессор Родос, выступивший с резкой критикой дарвинизма в одном из журналов РАН. Оппоненты профессора, побрезговав возражать по сути (ее еще поди найди!), попросту объявили, что никакого Родоса нет в природе, а статья синтезирована на компьютере из нескольких материалов, и это-де видно невооруженным глазом. В итоге бедному профессору до сих пор приходится доказывать, что он не программа.

Или вспомним для сравнения публичное признание Сергея Синякина в том, что за него пишут рабы-таджики. Живут в вагончике за городом, паспорта отобрал, кормит «Анакомом», один из таджиков немного знает по-русски - вот он-то и переводит. Хотя, следует признать, мало кто поверил этой байке - Сергей Николаевич известный мистификатор, в чем неоднократно убеждались изловленные им рецидивисты.

Или взять, к примеру, жестокую шутку еще одного бывшего сотрудника органов Романа Злотникова, сообщившего по секрету наивной журналисточке, будто сам он не написал ни единой книги, а тексты за него выдает устаревшая, но достаточно мощная ЭВМ, изначально предназначавшаяся для борьбы с американскими силами ПРО, ныне же брошенная на литературный фронт (пропаганда имперской идеологии). А поскольку операция эта требовала наличия автора, командование выдвинуло полковника Злотникова на должность писателя в связи с его безупречным послужным списком и импозантной внешностью. Наиболее достоверно прозвучала жалоба Романа Валерьевича на то, что устаревшая программа печатает произведение одним невероятно длинным словом, без пробелов и, разумеется, без знаков препинания, в связи с чем ему, полковнику Злотникову, долго потом приходится доводить рукопись до кондиции.

Ничего похожего в истории Мими мы не наблюдаем. Пусть даже Элеонора Концевая (а именно она подписывала договор, присвоив себе кличку своей обезьяны в качестве псевдонима) заранее замыслила коварный план, творение своей питомицы интриганка пропихнула в печать тайком, без какого-либо эпатажа и вряд ли могла предполагать, что книга станет бестселлером. Этого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда.

Тем не менее так случилось. Допечатка следовала за допечаткой, у автора неминуемо должны были появиться последователи и подражатели.

***

Приходится с сожалением отметить, что впоследствии критики повели себя излишне эмоционально, в то время как феномен Мими по-прежнему ждет серьезного анализа. Ближе всех, на мой взгляд, к разгадке приблизился Алан Кубатиев, предположив в своей статье «Нечестное зерцало», что произошло двойное отождествление: сначала Мими вообразила себя человеком, после чего широкий читатель вообразил себя Мими.