«Если», 2009 № 04

Василий Ильич остался лежать лицом на стойке, и макушка его выглядела целой, словно не из нее только что вытащили штуковину в большой палец толщиной.

— Буди его, и пусть идет на все четыре стороны, — проговорил Вел.

— Незачем держать человека дольше, чем надо.

Я толкнул Василия Ильича в плечо. Он вздрогнул и поднял голову.

Глаза его, как и положено после эликсира, были пустые, точно у новорожденного. Чего ни скажи ему сейчас, во все поверит без сомнений, даже в то, что он женщина на восьмом месяце.

— Ты немного перебрал, — медленно и четко сказал я. — Выпил лишнего. Но сейчас все в порядке. Можешь ехать домой.

— Да… чего это я? Действительно… — забормотал Василий Ильич, ощупывая себя, точно проверяя, все ли части тела на месте.

На Вела он глянул изумленно, но тут же отвел глаза.

— Все в порядке. Бывает, — я улыбнулся как можно дружелюбнее.

— Стресс на работе, еще и погода эта мерзкая…

Василий Ильич кивнул, сполз с табурета и медленно пошел к двери. Около нее он оглянулся, потер лоб и нахмурился в попытке вспомнить, что все-таки с ним случилось. Я улыбнулся еще раз и даже рукой помахал.

Пусть у парня хотя бы от «Красной розы» останется приятное впечатление.

Дверь закрылась с негромким хлопком.

— Вот и все, — сказал я, ощущая, что сам сейчас не прочь выпить: чего-нибудь не совсем обычного, вроде араки с грейпфрутовым соком или коктейля «Последний день Помпеи». — Интересно, что будет с этим парнем? Все-таки он сегодня увидел город таким, какой тот есть на самом деле.

Сигара в уголке рта Вела потухла.

— Ничего, — сказал он и зевнул, показав острые черные зубы. — Быстро забудет. В чем люди превзошли всех остальных, так это в умении забывать то, что кажется им странным или неприятным…

И в этом мой компаньон был совершенно прав.

Наталья РЕЗАНОВА Ключ без дверей

Ключ к тайне? Но разве вы не знаете, что у тайны нет дверей?

М. де Гельдерод.

Я не помню точно, когда увидел их впервые. Вероятно, в середине лета, потому что стояла удушающая жара, которая у нас обычно выпадает на это время. Ураганы и пожары — местные летние радости. При каждом урагане сметает десятки крыш, рушится пяток домов, бывает, что и люди гибнут, но никто не поднимает из-за этого особого шума. Потом наступает пора пожаров, как в любом городе, окруженном лесами. А в том году с лесными пожарами вышел явный перебор. Дым над городом стоял такой, что самолеты отказывались заходить на посадку, и мы оказались отрезаны от воздушных перевозок. Солнца не было видно, но жара от этого не становилась меньше. И на Ярмарочной площади паслись слоны из бродячего цирка. Здесь они чувствовали себя, как под небом Африки родной, не покидая сумрачной России. Это было лето, лето в Итиль-городе.

Кажется, над статьей о пожарах я и работал. Шеф мой, А.И., правда, съехидничал, что первым тему еще в начале лета застолбил Шехонский из «Ареала». Помню, что встал из-за стола и подошел к окну покурить. Статья не ладилась, получалась аналитическая справка, а не читабельный текст. Голова болела, и колодец двора наводил тоску. По дну колодца медленно двигались трое — две женщины и мальчик.

А может быть, я уже видел их раньше, но не замечал? Или наоборот, впоследствии ставшая обычной картина — в арке двора тройной силуэт, две фигуры поменьше по краям, одна повыше в середине — спроецировалась в моем сознании в этот душный день? Впрочем, неважно.

Двоих из этих трех я более или менее знал. Одна из женщин была Женя Казимирская из соседнего подъезда, мальчик был дворничихин Лёшка, вторую женщину я видел в первый раз.

Что было дальше? Ничего не было. Я даже не помню, что делал после того, как выкурил свою сигарету. Ничего не случилось и потом, когда я их снова увидел. И снова. Не знаю, почему я начал отмечать их появления. Впрочем, слово «появления» неверно. Они явно откуда-то возвращались. Потом Женя и Лёшка уходили в дом, а та, вторая, оставалась сидеть на скамейке. Иногда Лёшка некоторое время сидел рядом с ней. В этом чувствовался какой-то обряд. Я не замечал, чтобы они разговаривали. И ни разу не видел, как они уходили. Только возвращение. Они появлялись в арке и шли рядом, всегда в одинаковом прядке — Женя справа, Лёшка слева, а та посредине. Мне показалось, что в этом есть нечто комическое, потому что, как я уже упомянул, мои соседи были маленькие и худые, а та, незнакомая — высокая и довольно крепкая. Одета она была всегда одинаково — в черный комбинезон типа армейского. Не в камуфляжный, какие сейчас носят все кому не лень — от охранников до эстрадных певиц, а именно в черный. Лица я не разглядел. Чтобы она приходила одна, я тоже никогда не видел.