«Если», 2011 № 04

Он сидел верхом на чужой лошади, справа и слева тянулась дорога, пустынная, уже далеко от жилья. У седла были приторочены его заплечный мешок и еще какие-то вьюки. Незнакомец шел рядом, задавая вопросы, и кто знает, сколько уже Шмель успел ему выболтать!

— Я сойду, — он испуганно завозился в седле. Лошадь вопросительно повернула голову.

— Меня зовут Стократ, — негромко сказал незнакомец. — Можешь меня не бояться.

— Я не боюсь!

Он неловко сполз на дорогу. Лошадь поглядела осуждающе.

— И мешок мой отдайте…

— Почему мастер тебя прогнал, как ты думаешь?

Шмель замер с протянутой рукой.

— Он ведь прогнал тебя по приказу княжеского советника, — Стократ кивнул. — Но обставил дело так, будто ты сам виноват. С князем у тебя ссоры не было случайно?

— Насмехаетесь, — грустно сказал Шмель. — У меня-то ссоры с князем… ха-ха.

— Тогда за что?

— Я чужой, — Шмель снова потянулся за мешком. — Отдайте мои вещи.

— На, — Стократ отцепил мешок от седельной луки. — Тяжелый. Камни несешь?

— Золотые слитки.

— Не сердись на меня, — Стократ погладил лошадь по шее. — Я колдун, да. Но вреда от меня тебе не будет.

Попятившись, Шмель забросил мешок на плечо. Что-то твердое — наверное, каменный флакончик — впилось в спину сквозь куртку.

— Я сам по себе, с меня нечего взять, — пробормотал он скороговоркой. — И не боюсь — чего мне бояться?

— И на мастера не злись, — Стократ глядел на парня поверх седла. — Он с самого начала мог выбрать этого… сына торговца. Если бы рассчитывал на подарки. А с князем ссориться ему не с руки.

— Почему не с руки? — вырвалось у Шмеля. — Он же единственный мастер в языкознании, как без него обойтись?

— С учениками — уже и не единственный. А борода седеет… Ты где ночевать будешь?

— Ночевать?! Я до заката на перевал приду!

И, не говоря больше ни слова, Шмель развернулся и поспешил по дороге вверх.

Через минуту его обогнал всадник. Проскакал мимо, махнув на прощание рукой.

* * *

К перевалу от Макухи вела единственная дорога, хорошая, но местами довольно-таки крутая, узкая, над обрывом. Здесь ездили по торговым делам, реже — по личным, еще реже забредал чудак-путешественник, сборщик редких трав или птицелов. Дорогу называли Белой, потому что во многих местах из-под земли проступал искрящийся светлый камень, красивый, но хрупкий и не поддающийся обработке.

Белую дорогу Шмель знал неплохо: отец брал его с собой несколько лет назад, когда ездил к самому князю договариваться насчет налогов с Высокого трактира.

Тогда они ехали медленно, с ночевками, останавливались у озер, ловили кроликов и удили рыбу. Та поездка заняла три дня в один конец и столько же в другой; Шмель удивился потом, когда обнаружил, что спуститься от трактира к Макухе можно от рассвета до заката.

Ну и подняться почти столько же — от темна до темна.

Отпечатки подков скоро пропали на белом камне. Шмель шагал, пытаясь удобнее пристроить на спине мешок, но тот был сложен до того неудачно, что, как ни поверни, в спину что-то впивалось. Надо было остановиться и перепаковать поклажу, но Шмель решил про себя, что первый привал устроит, когда сильно устанет, не раньше.

Еще вчера в это время он мечтал пройти испытание и остаться учеником. Еще вчера он рассчитывал, что долгие месяцы учебы — а ведь учился честно! — не пропали даром. Выходит, пропали.

Незнакомец по имени Стократ одним словом поставил все на свои места. Конечно, мастер подстроил его провал. По справедливости, оставаться в учении должен был Шмель, а не Плюшка… Но кого волнует справедливость?

Внизу разошелся туман. Сквозь тучи проглянуло солнце, и сделалось почти жарко. Шмель остановился на минутку, чтобы посмотреть вниз — на огромные пространства, поросшие розовой сосной. На реку, лежавшую подковой, на почти незаметные с такого расстояния Правую и Левую Руки. И Макуху, которая за восемь месяцев сделалась почти родной.

«А я все равно буду учиться языкознанию, подумал он и сам испугался своей дерзости. Я знаю основы: „соленый как воля, горький как время…“. Днем я буду работать в отцовском трактире, а по ночам — тренироваться, составлять питье, собирать травы и готовить сочетания…»

Солнце спряталось. Шмель со вздохом сгрузил на траву свой заплечный мешок.

Зачем это нужно? Отец, помнится, тряс его за воротник и все твердил: зачем? Чтобы составлять пару раз в год напитки-послания к лесовикам? Чтобы пробовать и разбирать их мутное варево? Это очень выгодно, конечно, это почетно, когда ты единственный мастер во всем княжестве. Но времена меняются, говорил отец, князь не допустит, чтобы мастер и дальше был один. Найдется ученик, другой, третий — и скоро выяснится, что языкознание вовсе не волшебная тайна, что этому можно выучить любого сопливого мальчишку. И останешься ты со своим искусством, но без всякого ремесла, босой и голый, и окажешься никому не нужным, потому что кому твои флакончики сдались? А если повезет, говорил отец, лесовики повымрут от какой-нибудь лесовичьей болезни, и переговариваться всеми этими кашами-варевами станет не с кем. Так зачем тебе это нужно?