Джек посмотрел на стоявшую перед ним молодую женщину и уловил исходящий от нее неизвестный аромат. Запах викторианских духов, весть из музея исторических ароматов. И увязался за ней — как исторический феноменолог. Интерес к запахам последовал за ним в историю.
Женщина задержалась перед витриной с часами и хронометрами, поглощенная интересом к маленьким золотым карманным часикам, показывавшим время в Лондоне, Нью-Йорке и Калькутте. Он обошел ее с одного бока и с другого, заглядывая в лицо, и тут маленький мальчик, державший отца за руку проговорил:
— Смотри, папочка, радуга ходит.
— Это эффект освещения, Сэм. Отражение от одной из стеклянных или серебряных поверхностей.
Как заговорить с ней? Невозможно, конечно, но даже обратись он к ней, она не поняла бы его. Лишь когда незнакомка собралась уходить, он метнулся назад к витрине с часами, поднял предмет ее вожделения, вернулся к женщине и уже собрался опустить часы в ее сумочку. Так будущее может оставить весточку прошлому.
И все же передумал. Что она сделает, обнаружив эти часы? Конечно же, бросится возвращать… Станет оправдываться, что взяла их неосознанно, в каком-то порыве рассеянности. И посему он опустил часы в сумочку из Флоренции. После чего с новым усилием нажал красную кнопку на черной коробочке. Возвращаешь ли ты меня домой, Дженни? Где ты?
Она была рядом с машиной. Она вернулась. Дженни смотрела на мигающие красные огоньки, потом на голографическую фигуру мужа, теперь представлявшую всего лишь жалкое воспоминание о нем и едва сохранявшую свои очертания в предвечернем свете.
— Настало время решать, так? И Джек в мгновение ока вернется назад, чтобы воссоединиться с тобой, после чего мы сможем снова жить вместе. Или пусть возвращается назад, к собственным корням? Что скажете, мистер Голограмм?
Изображение уже почти не могло говорить. С губ его сорвалось несколько неразборчивых слов.
— Память… путешествия… смерть желания… начало… начало…
— Начало чего?
Но слов более не оставалось.
— Ну, ладно. Вы, мужчины всегда получаете свое, разве не так?
Она положила палец на кнопку и уже собралась нажать ее, когда все огоньки разом погасли и смолкли голоса зуммеров. Повинуясь порыву, Дженни принялась нажимать и нажимать кнопку, однако ничего не случилось. Огоньки более не оживали. Джек не появлялся. Она нажала кнопку в последний раз. Ничего.
Теперь ему было все равно. Она не пригласила его назад в настоящее, да он и не желал возвращаться. Ему открылось подлинное утешение воскресения: ты всегда находишься в настоящем. Он описывал круги вокруг земного шара, а внизу города уходили в землю, здания и башни сами собой разбирались по камушку. Корабли викингов бороздили волны. Огни на земле погасли, тьма сделалась гуще, звезды ярче, деревья вновь появились на месте просторных городских агломераций рода людского. И он был рад. Джек понимал теперь, насколько не верил в историю: чем больше он ее изучал, тем меньше доверял ей, принимая за злобную выдумку, за дым и зеркала, за мучения и тлен. А теперь предмет его возражения, фокус его неверия исчезал прямо на глазах. История разматывалась в обратную сторону, гасло радужное свечение голографического двойника.
Скоро внизу посреди могучей растительности появились терзавшие друг друга громадные твари. А потом Земля утратила всякое значение, и он понесся вперед со скоростью, отрицавшей пространство — вместе со звездами, лунами и кометами, и все они стремились в своем течении к единой точке. Становилось все теплее и теплее. Жарче и еще жарче. Частицы жужжали вокруг него, словно пчелы возле улья. Их были целые облака, и некоторые двигались медленнее его самого: Дженни также представляла собой просто одно из этих облачков, и он со смехом подумал о том, что некогда стремился целовать всего лишь плотное сгущение сталкивающихся частиц.
Жар сделался колоссальным. Если бы у Вселенной было пальто, она, конечно, немедленно сняла бы его. Теперь не существовало никаких разделений: не стало отличия между временем и пространством, между светом и тьмой. Существовала лишь скорость — песня энергии, а потом благословенное, давно желанное сжатие волнового пакета. Всё внутри. Целая вселенная тревог и страхов сжалась в один ослепительный миг. И тогда…
— Я просто хотела узнать, не хочешь ли ты выпить, Фрэн. В этом новом бистро возле Униплекса. Вечером, около семи. Не хочется сегодня быть одной.
Вернувшись в комнату, она обнаружила, что голограмма исчезла. Машина оставалась на месте, и, приблизившись к ней, Дженни поняла, что возле рамы что-то лежит. Она подняла сумочку и открыла ее. Внутри оказались ее каталог, жуткая кружка с изображением королевы Виктории и самые прекрасные карманные часики, которые ей приходилось видеть в своей жизни. Она посмотрела на циферблат. Лондон. Нью-Йорк. Калькутта. Образцовая работа старинных мастеров. Дженни едва не зарыдала, но в итоге передумала. В сумочке оказался еще один предмет: черная коробочка, на которой мерцал красный огонек. Она-то, очевидно, и переправила эти предметы по месту назначения — в будущее время.