Давний друг писателя Кристофер Прист вспоминал, что Шоу никогда нельзя было застать в одиночестве. Более того, стоило ему появиться в каком-то месте, как там начинал кучковаться народ, и скоро толпа вырастала настолько, что не протолкнуться. Особенно в барах: как всякий уважающий себя ирландец, носитель знаменитой фамилии был неразлучен с бокалом виски или пивной кружкой. Он не напивался, а просто старался всегда и везде быть душой компании. Прист не мог забыть, как Шоу, получив свою первую премию «Хьюго», прямо на сцене пустился в пляс, вызвав овацию. При том, что изяществом комплекции и особой пластикой никогда не отличался…
А еще легендой в британском фэндоме стали его «научные доклады» на конвенциях, проходившие под нескончаемый хохот. Они произносились и со сцены, и в тех же барах. По свидетельству очевидцев, когда начинался очередной «серьезный доклад», о выпивке забывали даже те, кто обычно полагал ее средоточием жизни. А если очередной спич произносился со сцены, то все близлежащие бары просто пустели.
Самое удивительное, впрочем, что этот записной хохмач, прирожденный тамада (или как там они называются у ирландцев), душа компании большую часть жизни пребывал в столь же типичной ирландской меланхолии, которая под конец жизни стала хронической депрессией и даже переросла в мизантропию.
К этому времени он уже пил по-настоящему. Не для поддержки тонуса в компании, а все более погружаясь в черную воронку, из которой уже не выбрался, — старость, болячки, разочарование, усталость, одиночество. Из-за глазной инфекции Шоу испортил зрение и до последних дней маниакально боялся ослепнуть. Он признавался тому же Присту, что смертельно боится темноты и спит с включенным светом.
Последнее десятилетие прошлого века стало финальным и в жизни Боба Шоу. В 1991 году он потерял жену, с которой прожил более сорока лет. А спустя два года сам перенес тяжелую онкологическую операцию («Представляешь, — рассказывал Шоу другу писателю и фэну Дэвиду Лэнгфорду, — на определенном этапе операции хирург мог просто видеть меня насквозь через проделанную им дыру!»), выбившую его из колеи на целый год. Затем писатель вроде бы вернулся к нормальной жизни. Снова побывал на нескольких конвенциях, всячески бодрился. Грозился написать-таки долгожданные сиквелы к полюбившимся читателям романам, даже побывал в Штатах, откуда привез домой в Манчестер новую жену…
Но все это оказалось лишь затянувшимся прощанием Боба Шоу с миром фэндома. Болезнь прогрессировала, и вечером 11 февраля 1996 года писатель в последний раз поужинал со старшим сыном и его семьей. Затем добрел до своего любимого паба и выпил с друзьями — по последней… И той же ночью тихо умер во сне.
Удивительно, что большая часть написанного Бобом Шоу — писателем-профи, а не автором-фэном — предельно серьезна. Иногда он позволял себе «оттянуться», и тогда на свет появлялись произведения, подобные роману «Кто там?». Но в целом творчество Шоу посвящено серьезной НФ.
Его дебютом принято считать рассказ «Аспект», опубликованный в английском журнале «Nebula Science Fiction» в 1954 году. Хотя в ряде источников указано, что первый научно-фантастический рассказ Шоу опубликовал в нью-йоркской газете, когда ему шел двадцатый год, то есть в 1950-м. И уже в следующем десятилетии писатель громко заявил о себе. Причем, в отличие от самых ярких своих современников-соотечественников — Брайана Олдисса, Джеймса Балларда и Майкла Муркока, поднявших знамя «новой волны», Боб Шоу совсем не стремился встать под это знамя, «влиться в ряды».
Он шел своим путем — в те годы в британской science fiction, безусловно, оригинальным и в определенном смысле нонконформистским. Шоу стал писать фантастику, для которой прилагательное science было не данью традиции, тем более не «веригой», сковывающей свободу и причиняющей дискомфорт, а чем-то важным, сущностным. Другое дело, что его интересовали не сами «безумные идеи» науки, не «железки», а, скорее, «софт» — их влияние на человека и социум. Но, как бы то ни было, оригинальная, нетривиальная — во всех смыслах фантастическая! — научная идея была и осталась для Боба Шоу основополагающей в творчестве. Может быть, поэтому его рассказы чаще публиковались в американском журнале «Analog», чем в родном «New Worlds» — главном штабе поднимавшейся тогда «новой волны».