«Если», 2011 № 12

Узнать было не так уж и трудно. Стоило Бесс сориентироваться, и сразу стало ясно. Вон там, несколько под другим углом от вида, к которому она привыкла, располагались безмятежные коричневые пятна фермерских островов Безветрия. А там — вспененная начинающимся штормом огромная дамба Плавающего океана. Под ними же, хоть и закручиваясь вверх так, что само пространство и собственные ощущения Бесс старались сомкнуть с этим местом, наступали зеленые кроны безымянного леса, за которыми лежал кружок ее поляны, весь в красных чашах раскрывшихся кровоцветков.

— Ты ведь не можешь жить на Острове Мертвых?

— Почему же нет? Ты-то живешь внутри этого железного карбункула.

Даже в детских книжках говорилось, что город-остров Гезира является чем-то большим, нежели простой гладкий шар, окружающий звезду Сабила в трех плоскостных измерениях. И все же мысль о том, что они сумели добраться до этого пристанища мертвых, пробравшись через верх леса, захватывала дух и немало тревожила. Однако Бесс все же последовала за Элли дальше.

Большинство могил казались очень старыми, однако в их основаниях были сокрыты еще более древние. В самом деле, согласно самой фантастической версии легенды о происхождении Острова Мертвых, весь этот остров целиком состоял исключительно из плоти, костей и памятников. Местность была, несомненно, опасно неровной и обветшалой, и сейчас посещали ее редко. Теперь ведь у всех основных Церквей были собственные мавзолеи, а множество культов поменьше отдавали предпочтение далеким планетам для погребений. Что касается Церкви Воительниц, то она не нашла иного пристанища для своих слуг, кроме как в памяти, ибо служители ее все равно неизменно погибали в сражениях.

Вокруг резных колонн из песчаника бродили хайваны. В воздухе дрожали и растворялись, словно болотные блуждающие огни, проекции духов. Из каменных ртов, забитых птичьими гнездами, взывали голоса с древних записей. Но более всего Бесс в этом месте поразило ощущение буйства жизни. Неуклюжие насекомые. Неистовый птичий гомон. Пьянящие ароматы и окраска цветков. А еще были фрукты, по сравнению с которыми даже гранат казался невзрачным.

Элли поведала, что остров просто создан для того, чтобы охотиться с капканом на лисицу, ловить пегасов, собирать медовые семена и откапывать и жарить кротов.

— Ты живешь здесь одна?

Элли одновременно пожала плечами и кивнула. «Это очевидно», — поняла Бесс. — А как же…

— Я здесь оказалась? Это тебя интересует? — Личико Элли внезапно вспыхнуло. — Думаешь, я какая-нибудь расхитительница гробниц или гул?

Бесс сделала вид, что отряхивает песок с ножен. В конце концов, сама она едва ли могла обвинить кого-то другого в утаивании происхождения, имея вместо собственного прошлого лишь пустоту. Если только — что совершенно невозможно — она не родилась уже цельной и полностью функционирующей послушницей. У нее медальон, но это совершенно ничего не значит. Но нет, тут нечто большее, думала она, оглядываясь на это обиталище давно умерших. Некий суровый миг ужаса, от которого отшатнулся ее разум. Наиболее здравой ей представлялась версия, что Церковь вызволила ее из чего-то настолько жуткого, что наилучший способ уберечь ее рассудок — стереть все ее воспоминания. И вот теперь нечто непостижимым образом влекло ее назад.

— Видишь вон то здание, в котором посередине проросла медная береза? — указала Элли. Это был купол с частично сохранившимся покрытием из мозаичного стекла. Из-за трепета листвы над ним он выглядел, будто объятым пламенем. — Хочешь посмотреть?

Бесс медленно кивнула.

— Здесь похоронена девочка. Ох… очень давно, — объясняла Элли, пока они карабкались по руинам. — Еще до Войны Лилий, когда времена года не менялись и даже само время как будто текло медленнее. В общем, она была маленькой, когда умерла, и ее биологические и суррогатная матери были вне себя от горя. Вот они и построили для нее этот прекрасный мавзолей и заполнили его всем, связанным с дочерью — игрушками, шагами, смехом, воспоминаниями. Видишь…

Они стояли под куполом. Сквозь его треснутые линзы колыхалась листва, придавая видам подобие жизни. Аниматронные игрушки как будто подергивались. В пуговичных глазках разбросанных плюшевых мишек все еще поблескивал остаток разума. Однако все это, вкупе с шелестом листвы, лишь усугубляло ощущение древности и разрухи.

— И они навещали ее здесь… И молились… Плакали… И хоть их дочь умерла, они поклялись, что память о ней не сгинет. Но, конечно же…

— Как звали эту девочку?