«Если», 2015 № 05

— Именно так, — подтвердил Генрик. — Это ключевое слово. Я говорю не о комке слипшейся пыли, превратившемся в песчаник. А о динамической системе, поддерживающей свое существование за счет постоянных и периодических изменений. Путем накопления необходимого материала, его использования и непрерывной пересборки себя по краям, по мере того как ядро теряет энергию и начинает рассыпаться. Другими словами, некоего аналога жизни.

Эмили медленно выдохнула через нос.

— Это… чертовски интересная теория, Генрик, — сказал Кент. — Но, на мой взгляд, чересчур смелая.

— Значит, по-твоему, пылевые конусы представляют собой именно это? — спросила Урсула. — Примеры таких динамически стабильных конфигураций?

— Нет, не совсем. Понимаете, если говорить об аналогии с жизнью, то здесь главное то, что жизнь эволюционирует. Поначалу будет много различных типов таких пылевых образований. И все они будут черпать из конечного запаса свободных и статически заряженных пылевых частиц, необходимых для продолжения их существования. Это означает, что начнется конкуренция за ресурсы и наиболее сложные и приспосабливаемые… э-э… существа… получат преимущество. Начнется эволюция, и началась она, наверное, миллиарды лет назад.

— И где же результат этой эволюции? — быстро спросила Урсула. — Даже если ты прав, дальше маленьких конусов эта пылевая жизнь не продвинулась.

— Нет, это лишь та ее часть, которую мы видим. Все, что она позволяет нам увидеть. Думаю, и конусы вскоре исчезнут, как только это существо поймет, что мы о них знаем. Уверен, у него есть и более тонкие способы наблюдать за нами. — Он подался вперед, положив руки на стол. — А оно наблюдает за нами, это ясно. И это означает, что оно достаточно разумно, чтобы проявлять любопытство. Понять, что мы нечто необычное, и поэтому следит за нами. Это установленный минимум. А максимум — кто знает? У нас нет способа рассчитать вычислительную мощность или разумность всего существа.

— Ты говоришь «оно», — сказала Эмили. — А я подумала, что ты представляешь их как множество существ или сущностей, эволюционирующих через конкуренцию.

— Первоначально это наверняка были многочисленные существа. Но мы сейчас говорим не о биологической жизни. Для нашей пыли правила будут иными. Их индивидуумы не имеют ни кожи, ни костей, ни фиксированной морфологии. Поэтому нет причин, из-за которых множество таких существ не могло бы слиться воедино. И как только оно научится общаться по радио, то сможет существовать в виде любого числа дискретных единиц, рассеянных по всей планете.

— Радио? — переспросил Кент. — A-а… радиошум от статических разрядов.

— «Что для одного шум, то для другого сигнал», — сказал Генрик, — Эдвард Нг,[9] тысяча девятьсот какой-то.

* * *

В нескольких тысячах километров от них, на побережье единственного континента планеты, небольшое ракообразное морское существо оказалось на берегу после отлива. Существо было самкой, и несло на себе оплодотворенные яйца. Ее вид приспособился обшаривать прибрежное мелководье, питаясь мертвым планктоном. Они не эволюционировали настолько, чтобы жить вне воды, но и ее отсутствие не становилось для них мгновенно фатальным. Это существо было знакомо с толчками небольших волн во время кормежки на отмелях, и в тот день оно питалось в таком месте, где после отката волн тело на несколько секунд оказывалось на воздухе. Инстинкты приказывали самке отступить в более глубокие воды, но здесь было много пищи, и она сопротивлялась этим приказам. Причина была не в слабости инстинкта или силе голода. Просто в глубине ее крошечного протомозга существовало нечто вроде храбрости: сопротивление страху и тяга к новым ощущениям. Не имея социальной группы для сравнения, она даже не осознавала своей храбрости — как и того, что половина ее потомства унаследует этот ген.

Волны накатывались и откатывались, она кормилась, перемещаясь, когда тело погружалось в воду, и становясь неподвижной из-за собственного веса в интервалах между волнами. А потом особенно большая волна приподняла ее и вытолкнула на полметра на берег. Там волна бросила ее, и после этого волн уже не было. Теперь ни волн, ни моря для нее не будет, пока через несколько часов не вернется прилив.

Слабенький разум подсказал: произошло что-то неправильное. Утратив подводную плавучесть, она едва могла передвигаться, к тому же вода больше не омывала те участки полупроницаемой кожи, через которые в кровь поступал кислород. Она не знала, что почти наверняка умрет до того, как вернется прилив, но сознавала, что находится в плохом месте, и ей было страшно. Она отчаянно пыталась двигаться, но слабые конечности оказались почти бесполезны. Но все же она боролась, и за несколько минут смогла немного приблизиться к воде. Вероятность ее выживания увеличилась.