Если ангелы падут

Барни Такер, отставной механик-дизельщик и набожный католик, приветствовал «гостей» приюта на входе, начиная с надписи на животе майки: «ИИСУС ЕСТЬ ЛЮБОВЬ». Барни тепло пожал своей лапищей руку в том числе и Шуку, когда тот проходил мимо к столу раздачи:

— Рад тебя видеть, дружище.

Шук его проигнорировал, вдыхая манящий аромат индейки, говядины, горошка, кукурузы, помидоров, супа, печеного картофеля, свежих булок и кофе. Пропитание, убежище и сострадание от благочестивых. Приветливое «благослови вас Бог» смешивалось со звоном посуды, в то время как праведники приглядывали за своим жалким стадом. Лицо Шука медленно багровело от распирающей изнутри чванливости. О как ему хотелось выкрикнуть: «Эй, убогие! Вы хоть знаете, кто я?» Если б знали, то наверняка преклонили бы колени.

Опять ощутились признаки мигрени. Череп как в тисках. Ломота в голове, паху. Черт, больно-то как. Так нельзя. Нужно срочно снова кого-то полюбить. Это было невыносимо давно. Пока. Он обвел взглядом зал. Нет ли здесь той маленькой чаровницы из Невады? Дэйзи, глаза как два озера. Надо же, снова нет. Очередь за едой двигалась мимо картонной коробки для пожертвований, и он кинул в нее пятицентовик.

Тарджен обихаживала дальний проход, разнося тарелки со свежими булочками, и жалела, что на ней блейзер и юбка, а не джинсы с толстовкой. Она старалась как могла, с улыбкой, а сама пытливо высматривала обнаженные руки в татуировках и лица, схожие с портретом Шука.

Попутно приходилось еще и бороться с зевотой. Ночь прошла почти без сна: лежа в одиночестве, Линда переживала за Габриэлу Нанн и Дэнни Беккера. Не получалось отделаться и от впечатления, произведенного исповедью Шука. Нужно положить всему этому конец. Неужели они опоздали?

Сидовски переходил от стола к столу, наполняя из кувшина кружки молоком.

Если получится засечь Шука, как-то его обособить, то, вероятно, можно будет схватить его прямо здесь. И тогда он, возможно, выведет их к детям. Если они еще живы. Но улик, безусловно, прибудет.

Хотя есть и риск его потерять. И он может похитить еще одного ребенка. Этот риск Сидовски кропотливо взвешивал, изучая очередь, змеящуюся от раздаточного стола к двери, и высматривал в ней татуировки, схожие типажи фигур и лиц. Он то и дело проверял, наглухо ли застегнут пиджак, чтобы не было видно ствола. Взгляд Сидовски был сосредоточен на зале и выходах.

Как быстро получится до них добраться, если Шук задаст стрекача? И вообще, что предпринять?

У Флоренс по коже побежали мурашки. Она заметила языки огня. Языки, разбитое сердце и кобру, обвивающие Верджилу левое предплечье.

Это был он. В очереди, близящейся к раздаче.

— В чем дело, Флоренс? У тебя такой вид, будто ты увидела привидение.

— А?

— Ты что-то углядела?

— Да нет, Марти. Извини.

Флоренс кротко положила ему на костлявую длань ладошку и этим отвлекла.

— Просто задумалась. А ты чего себе подливки так мало взял? Взял бы добавку.

— Не, в очередь лучше не соваться: затопчут, — разъехалась в беззубой улыбке седая борода Марти.

— Такой красавец, и боишься? Зря.

Флоренс украдкой еще раз глянула на Шука. В этот миг их глаза встретились, и ее искрой прошибла паника. В попытке скрыть свой испуг она отвернулась, стиснув при этом руку Марти.

— Ничего, Марти. Бери еще.

«Господи Иисусе, пожалуйста, помоги мне!»

Она что, бежит на кухню? Не чувствуя под собой ног, она толком и не знала. Цепенея от страха, Флоренс тщетно взывала к себе быть сильной. Быть спокойной за детей.

— Эй, осторожно!

Она чуть не налетела на волонтера, проносящего через дверной проем бак с горячим супом. Вся обмякшая, переводя дух, Флоренс прислонилась к стене.

К ней подошел Луи:

— Флоренс, ты в порядке? Что, черт возьми, происходит?

«Что с этой дурехой? Чего она так таращится?» Как будто ей что-то о нем известно. Шук не мог вспомнить, кто она. Да и хрен бы с ней. Мало ли их тут. Тут и так мыслей невпроворот, например о письмах. Прошла уже неделя, а в новостях ничего. Ничего, что способствовало бы его подъему. Засранцы держат это в секрете, замалчивают, лишая его удовольствия побередить рану Сан-Франциско, усилить боль. Как бы, интересно, поступил Зодиак?

Отправил бы письма в газеты с угрозой, что если они их не опубликуют, то будет хуже.

На тарелку Шука рядом с горкой картофельного пюре кто-то щедро накладывал ломти индейки и ростбифа.

— Милости просим. Кушай на здоровье, — сказала молодая волонтерка. Из новеньких, наверно.

Ее доброту и щедрость Шук встретил холодно. А на подходе к столу болезненно поморщился. Башку саднило будь здоров, но еще сильней была чудовищная жажда любить. Внутри от нее все аж горело, но этот новый игрок своими проделками вносил в охоту немыслимые риски. Что делать-то? Письма, игра со священником — все это так, баловство, слабые потуги. Больше этого терпеть нельзя. Необходимо что-то предпринять.

Киндхарт.

Они могли бы охотиться вместе. А потом с ним можно будет сделать что-то вроде того, что он проделал с Уоллесом. А что, это план.