Если ангелы падут

— Ладно, пойду подышу свежим воздухом. Скажи парням Гувера, что я гуляю вот с этим. — Он показал ей взятый напрокат мобильник и вышел наружу.

Прогулка по дворику в сторону парка приводила в порядок мысли, а ночная прохлада придавала сил. На краю пруда Сидовски понаблюдал за лебедями, спящими, засунув головы под крылья.

Это мог быть тот же тип, который убил Таниту Доннер. Поймать его, и окажутся раскрыты оба дела. Так рассуждали в департаменте. Расчет шел на быстрый результат, прежде чем дело увязнет и выйдет из-под контроля.

Сидовски подобрал два округлых камешка и встряхнул их, словно игральные кости. Все как-то чересчур упрощено. Сориентировано на первое дело. Хотя может быть и совпадение.

Он посмотрел на затемненные окна студии Мэгги Беккер.

И бросил камешки в пруд, вспугнув лебедей.

8

— Сегодня утром я посещала могилу моего ребенка.

Анджела Доннер чувствовала на себе взгляды скорбящих об утрате — группы, которая собиралась здесь раз в неделю. Когда очередь доходила до Анджелы, та всегда испытывала тяжесть. «Не стыдись, не смущайся и не бойся. Мы вместе» — таков был девиз группы. И все же это было нелегко. Анджела мучительно стеснялась.

В свои двадцать один она страдала избытком веса, а жила на пособие вместе с отцом, которому из-за рака ампутировали по колено обе ноги. Когда подходило ее время говорить, она никак не могла сдержать волнение. Вот и сейчас она с виноватой улыбкой извинилась.

— Со мной туда ездил папа. Мы принесли свежие цветы. Мы всегда так делаем.

Анджела погладила розовую ленточку, которой был перевязан замасленный пакет еды навынос. Его она держала на коленях, как молитвенник.

— Сегодня, когда мы добрались до места упокоения Таниты Мари — оно такое красивое, в тени большой плакучей ивы… Я начала толкать папино кресло, а он указывает и говорит: «Послушай, Энджи. Что это там на камне?» И тут я вижу: ветер занес туда этот самый пакет. Папа хотел пожаловаться смотрителю. Но я сказала: «Не надо».

Анджела погладила пакет, а затем сжала его в пальцах.

— Я взяла этот пакет и сложила его. Взяла ленточку с букета от нашего прошлого посещения, красиво обвязала его этой ленточкой и оставила. Потому что изо всех сотен надгробий на детском кладбище этот пакет прилетел на могилку именно моей девочки. Значит, прилетел он неспроста. Как и все маленькие детки в этом городе, моя была убита.

Лампы дневного света тихо жужжали. Анджела неотрывно глядела на пакет в своих пухлых руках. Группа слушала.

— Но в чем же причина? Отчего убили моего ребенка? Я была хорошей матерью. Я любила ее. Почему ее у меня отняли? Как мог кто-то проявить такую жестокость? Папа говорит, тот, кто способен убить ребенка, должен уже сам быть мертвым изнутри. Так почему же полиция не может найти убийцу моей девочки? Он все еще где-то на свободе. И может убить еще кого-нибудь из детей. — Ее голос стал совсем тихим. — Я знаю, что прошел год. Но иногда, ночами, я все еще слышу, как она плачет и зовет меня.

Анджела поднесла пакет к лицу и тихо заплакала.

Со стула встала Лу Дженсен, опустилась перед Анджелой на колени и обняла ее.

— Правильно, дорогая моя. Не молчи. Пусть это выйдет со слезами.

Лу знала, что такое боль утраты. Два года назад ее тринадцатилетний сын Алан был убит выстрелом в голову, когда на велосипеде ехал через парк домой. Там его Лу и нашла. Она знала цену скорби.

Доктор Кейт Мартин сделала в планшете пометку. Ее группа прогрессировала. Проявления сочувствия, утешения и сострадания стали теперь обычным явлением. Еще не так давно Лу, жена адвоката из округа Марин, не могла найти в себе сил раскрыться в общем потоке горя, которое изливал каждый из здесь присутствующих. Теперь благодаря Анджеле Лу исцелялась. Смерть, великий уравнитель, отняла ребенка у каждой из этих женщин. Теперь, словно потерпевшие кораблекрушение, они крепко держались друг за друга и выплакивались.

Доктор Кейт Мартин сама едва сдерживалась.

Делая пометки, она вытягивала манжеты своего блейзера, чтобы скрыть шрамы на запястьях.

Глядя, как Анджела лелеет пакет, Кейт вспоминала о листьях, которые сберегала при каждом посещении могилы своих родителей.

Кейт было восемь, когда она однажды вечером дожидалась из кино мать с отцом. За ожиданием они играли в карты с соседкой, миссис Кук. Уже на ночь глядя к их дому подъехала служебная машина, и в дверь постучался полицейский. Старуха поднесла ко рту свою ладонь в старческих веснушках; Кейт в прихожей стояла босиком в халате. Миссис Кук у двери с тихой тревогой слушала молодого офицера, который держал в руке снятую фуражку. Что-то здесь было не так. Миссис Кук, раскрылив руки, подлетела к ней и, прижав к своей пахнущей нафталином кофте, сообщила, что на дороге произошла жуткая, ужасная авария.

— Теперь ты одна, дитя мое!

Кейт отправили к материной сестре. Там, на свиноферме в Орегоне, она стала жить со своей теткой Эллен, ее мужем Майлзом и их тремя сыновьями.

Та жизнь была ей ненавистна.