Если б мы не любили так нежно

Судьбе было угодно, чтобы Смоленск и Москва, Москва и Смоленск играли главенствующую роль в жизни Лермонта в Московской Руси. В Москву он приехал из Смоленска по Смоленской дороге и после женитьбы поселился на Арбате, близ старинной дороги Киев — Смоленск — Владимир, недалеко от другой древней дороги — Новгород — Рязань. На пересечении этих важнейших древнерусских дорог и заложил князь Юрий Долгорукий Москву. Арбат же, или «Орбат», что по-тюркски означает «предместье», начал строиться лишь в XVI веке к западу от Кремля, вдоль дороги Киев — Смоленск — Владимир. Постепенно стал Арбат торговой улицей, с лавками и лабазами, купеческими домами, усадьбами и садами. От главной улицы отходили переулки слобод, возникших при Царе Иване Грозном: Плотников, Денежный, Кречетниковский, Трубниковский. В Трубниковском переулке и жили первые на Москве Лермонты. Наталья со слугами покупала все необходимое в арбатских лавках и у приезжих крестьян на Смоленско-Сенной площади, в которую упирался Арбат.

Наталья оказалась мастерицей печь блины и пирожки с мясом, делать студень, варить щи из белокочанной капусты с говядиной и копченой свиной грудинкой. Но всего больше нравилась шкоту, не жаловавшемуся на аппетит и не дураку поесть, ее московская солянка с вареной ветчиной, сырокопченой свиной колбасой, с подмосковными грибами, кислой капустой, с луком и чесноком. Не солянка, а объедение!

Почему-то время в этой Московии не шагало размеренным шагом, а неслось если не собачьим галопом, то рысью. Всего-то недельку и урвал прапорщик Лермонт у медового месяца с Наташей.

— Извиняй, даррест, — молвил он молодой жене, надевая клеймор, — снова есть небольшой заварушка на закатной граница. Гуд-бай, май лав…

Что поделаешь, ежели не был создан сын шкотских гор для арбатско-переулочного тихого счастья…

Когда через неполный год после свадьбы народился у Лермонтов сын, названный отцом Виллемом или Вильямом в честь Вильяма Шекспира и заодно шотландского славного героя Вильяма Воллеса и переделанный матушкой его на голландский манер в Вилима (в Москве уже тогда было немало голландцев), понял до конца Лермонт, что произошло нечто необратимое и что-то порвалось в сердце. Но он старался гнать от себя эту возмутительную мысль. Да разве открывателям Америки не приходилось порой жить с краснокожими туземками!.. Но это отчаянное утешение показалось ему низким, недостойным, постыдным, и он его прогнал от себя.

А родился Вилли с разноцветными глазами; один глаз — карий, как у отца, как горы Шкотии, другой — голубой, как русское небо, отраженное в Москве-реке, на берегу коей и произошел на свет Божий Вильям Лермонт, соединивший в своем имени — Вильям Лермонт — имена великого барда Шотландии и первого пэра Англии — эвонского лебедя.

Первенец Вилька орал благим матом в зыбке. Наташа кормила его сама почти целый год, и груди ее сначала вспухли от молока, а затем опали, покрылись синими жилами, и венчик вокруг соска стал больше и из розового сделался коричневатым. Лермонт научился давать сыну соску из ржаного хлеба.

Тезка Шекспира перебирал в люльке пальчиками и тянул в рот розовые ножки, еще ни разу не ступавшие по земле.

— Наташа… Шарон… — шептал во сне молодой отец. — Наташарон…

Наташа слушала, недоумевала, гадала, кто она, эта другая женщина. Откуда она взялась?!

Наталья осталась недовольной пресвитерианским обрядом крещения. Привез ее муж в расположение своего шквадрона. Из светлицы вышли заранее оповещенные рейтары, построились пешие у крыльца. Ротмистр Дуглас прочитал на шкотском языке короткую проповедь, главу из Библии, все спели псалом Давида. Муж взял из ее рук Вилима. Дуглас сказал:

— Согласно догматам нашей церкви окропим крещаемого водою в знак очищения кровию Иисуса Христа, принявшего мученическую смерть на кресте во наше спасение!

И трижды обмочил пальцы в ведерке воды и окропил головку малютки. На этом все кончилось. А то ли дело в православном греческом храме!

Счастливую Наташу одно угнетало: муж мягко, но непоколебимо, с улыбкой морща нос, с извиняющимся видом, разводя руками и отрицательно качая головой, не давал согласия на крещение Вильки. А протопоп церкви Николы Явленного торопил, гундосил укоризненно:

— Что ж ты, мать, раба Божия Наталия? Точию крещением запечатлевается вера. Крещение, дочь моя, от времен апостольских, есть великое таинство, священное действие, чрез кое тайным образом осеняет человека благодать, спасительная сила Божия. Из семи таинств крещение самое что ни на есть наипервейшее. Стоит оно прежде таинства брака…

— Но ведь сначала брак, а потом крещение? — дерзнула спросить Наташа.

— Цыц! В крещении точию человек таинственно рождается в жизнь духовную, равно как в браке получает он благодать, освящающую супружество и естественное рождение… этих, как их… детей, стало быть…