Дома пахнет кофе. Пахнет именно так, как любила Лерка. Мама молчит. С тех самых пор, как я вернулся домой не произнесла ни слова. Обиженно дует губы, словно желает мне показать, насколько я безответствен и эгоистичен. Она права. Я не помню когда в последний раз говорил ей, что она мне очень дорога, что я люблю их с отцом. Нет, никогда кажется не говорил им таких слов, разве что в раннем детстве, когда готов всему миру признаваться в том, что жить в нем высшее счастье.
- Мам, ну прости. Я очень тебя люблю. Я не хотел. Чтобы ты боялась за меня,- шепчу, приобнимая за плечи ту, что любит меня таким, какой я есть. Она каменеет спиной, а потом резко оборачивается ко мне, и я вижу слезы на покрытых мелкими морщинками щеках. Когда она успела так постареть? И плохо закрашенная седина в волосах поблескивает в свете кухонной лампочки, похожая на серебренные ниточки.
-Хочешь кофе? Я сварила с корицей и шоколадом,- всхлипывает мама. Странно. Это именно тот рецепт, который больше всего любила моя жена. Чуть — чуть корицы, шоколадная стружка, а потом целое колдовство. Молоко она взбивала в френч – прессе в крепкую пену, а вот сахар не признавала. не говорила, откуда в ней эта любовь к кулинарным изыскам. А я и не спрашивал. И не знал, что Лерка «богатая невеста». Нет, понимал конечно, что у нее есть деньги, но не интересовался откуда. Мне было так удобно. Представьте жену, которая никогда ничего не просит. Не пристает с шубками, сапожками, сумками. Ей никогда ничего не было нужно. В доме всегда пахло кофе, булками и ее желанием. Я только сейчас начинаю понимать, что был глупцом. Этот чертов дом за километр источал аромат счастья. А сейчас там пусто. Черт, я придурок. Как давно я не был в своей квартире? Может жена вернулась домой и ждет меня, а я бегаю по улицам задрав хвост, гоняясь за призраками.
- Жень, ты в порядке?- мама говорит тихо, словно боясь спугнуть момент нашей с ней зыбкой близости. Будто переживая, что ей причудились мои слова. – Нет, мне невероятно приятно твоё признание. Но... Ты ведь так давно отдалился от нас с папой. Я считала, что мы просто не нужны тебе. Работа, деньги – это стало для тебя более важным. И больше не стало посиделок по воскресеньям, и шахмат. Папа сам с собой играл, по инерции. Женечка, мы ведь так страдали от этого. Ты пропустил отцов инфаркт. Просто не приехал в больницу. Сказал, что нет времени. И мои дни рождения, папин юбилей... Я всегда боялась стать никому не нужной старухой. Это страшно, понимаешь? Смотрела на тебя и понимала, что мы тебе не нужны. Сын. Я ведь в церковь ходила. Молилась о том, чтобы ты жил так, как хочется тебе, чтобы был счастлив. Уже свыклась с нашей судьбой. Лилька взяла над нами шефство. И мы с папой смирились. Просто приняли факт, что ты нас вычеркнул из своей жизни, - выдыхает мама, пряча глаза. Стыдится своих слов, исповедуясь в боли. - А потом позвонили из больницы. Отец сидел возле тебя, глаз не смыкая. Меня жалел, берег, понимаешь? А дома было еще страшнее, чем сидеть возле тебя на стуле.
- Разве такое можно простить? - срывается у меня вопрос. Они уже простили. Я знаю это. Я не понимаю только почему? Разве можно так легко забыть о причиненной боли, просто откинуть ее от себя?
- Простить? – в глазах мамы удивление смешанное с жалостью. Так мне кажется. Хотя, скорее всего это признаки паранойи.- Мы никогда не думали обижаться или злиться. Сын, любовь такая сложная субстанция. Разве можно злиться на солнце, например? Или на смену дня и ночи? Мы просто любим тебя. Знаешь, я очень трудно тебя носила, когда была беременная. Девять месяцев организм не принимал ничего кроме воды. Меня кормили через капельницу, не давали с кровати подняться шесть месяцев. Но мы с отцом даже не думали поддаться уговорам врачей и избавиться от тебя. Потому что уже любили. Детей ведь любят не зато, какие они, не за достижения и заслуги. Их обожают уже за то, что они появились на этой планете, благодаря чуду. Понимаешь?
Я кивнул, с трудом сдерживаясь, чтобы не заорать во все горло от рвущей на части боли.
- Тебе звонила какая – то женщина, еще утром,- улыбается мама, положив руку мне на плечо. Такое теплое прикосновение, помогающее мне выбраться из персонального ада. – Сказала, что будет тебя ждать. Завтра в полдень, как обычно – под зонтом? Она так сказала, я даже записала где - то, только не помню где. Какая - то тетрадь, вроде лежала на комоде разрисованная. Ты меня слышишь? Жень, ты ведь познакомишь нас когда-нибудь?
Мне кажется, что если бы сейчас мир взорвался, я бы был менее поражен. Стою на месте, не в силах пошевелиться.