Если бы я была королевой… Дневник

Но я говорила о Василисе. Эта элегантная женщина, превосходившая окружающих, умерла два-три года назад, всеми заброшенная. Помню, когда она приезжала к дедушке в гости, в доме наводили уют. Очень избалованная своим отцом, она когда-то всеми командовала, и брат по-прежнему относился к ней почтительно и с восхищением. Пока она гостила, террасу все время украшали цветами и в доме царило праздничное настроение. Однажды она приехала, как всегда; спустя несколько недель с террасы убрали цветы, а она все не уезжала и осталась навсегда, и почтения ей доставалось теперь все меньше и меньше, пока дедушка не уехал, а тогда приемная дочь и Александр переселили ее в жалкую комнатушку в старом флигеле, где она и умерла.

Итак, все поселились в Ахтырке, кроме дедушки; там отыскался г-н Романов. У него была сестра, которой он не видел уже лет двадцать; она была еще богаче его.

И вот его стали приманивать – сперва напустили на него маму, очень кокетливую. Он в нее влюбился. Поехали все вместе в Харьков, он тоже понятия не имел о том, как принято себя вести в свете, да и Жорж его подстрекал, так что жизнь вели непостижимую. Каждый вечер Романов присылал билеты в ложу, где мы все красовались, а в каждом антракте нам приносили подносы, полные фруктов и конфет. Жорж приударял за одной актрисой и возил ее к нам в дом. Поехали в Крым, в Ялту, на море. Здесь я должна рассказать об одной маминой встрече.

Через станцию в нескольких верстах от нас должен был проезжать император, и мама со мной туда поехала. Увидев хорошенькую женщину, император проговорил с ней четверть часа – эта восторженная подданная его забавляла – и обещал, что увидится с ней в Ялте. Мы туда поехали, и Романов с нами. Мама была окружена ухаживаниями, и император три или четыре раза заговаривал с ней в публичных местах, но скоро ему это надоело, потому что она то и дело попадалась ему на глаза. Много пересудов возбуждал Романов; по возвращении из Одессы мы жили с ним в одной гостинице. И вот в одно прекрасное утро было решено, что этому пора положить предел: моей тете никогда не найти лучшей партии. Требовалось только согласие предполагаемого жениха. Но это был дурачок, он ко всем нам привык, и он ни в коем разе не был маминым любовником, хотя никаких препятствий к тому вроде бы и не было. Я и сама как могла пускала в ход свои чары девятилетней девчонки. Ну вот, Романова с тетей окрутили, и мы вернулись в Черняховку.

Спустя три дня после нашего приезда внезапно умерла бабушка. А Романов заболел – у него были приступы бреда и безумия. Лечили его очень заботливо.

Его значительное состояние давало нам больше свободы. В 1870 году, в мае месяце, мы уехали за границу. Исполнилась мечта, которую так долго лелеял Жорж, да и мама тоже. Мама – я твердо в этом убеждена – вела себя вполне благоразумно: натура ее была такова, что она совершала массу несообразных поступков, но никогда не доходила до… настоящих грехов.

Мы на месяц задержались в Вене, упиваясь всем, что было нам внове, прекрасными магазинами и театрами. Жорж подцепил там публичную девку и увез ее с собой. Романов чувствовал себя лучше и вел себя еще безумнее. Дедушка поехал с нами: ему тоже охота было поглядеть на эту Европу, о которой он знал только из книг.

Александр с женой остались в деревне полными хозяевами и начали наживать состояние, для начала ограбив дедушку до нитки. Они посылали ему мелкие суммы, а остальное клали себе в карман.

В июне 1870 года приехали в Баден-Баден, а там сезон в разгаре, всюду роскошь, сущий Париж. Наша компания была такова: дедушка, мама, г-н и г-жа Романовы, Дина, Поль и я; и с нами был доктор, наш несравненный ангел доктор Люсьен Валицкий. Он был поляк, но без преувеличенного патриотизма, по натуре добрый, очень ласковый, и в работе не щадил себя: в Ахтырке он был уездным врачом. Он учился в университете с мамиными братьями и с тех пор всегда считался у нас в доме своим человеком, наезжал в деревню по три-четыре раза в году. Для всех это всегда была безумная радость. К маме он питал братское, восторженное чувство, чуть не молился на нее и лелеял, как любимого ребенка. Перед отъездом оказалось, что дедушке, Романову, да и маме нужен врач (мама любила поболеть, иной раз и как следует). Валицкого взяли с собой, посулив платить ему, как принято в подобных случаях. Боюсь, что он так никогда ничего и не получил и, будучи слишком деликатен, чтобы просить, довольствовался перепадавшими ему скудными грошами, чтобы расплачиваться с портным, которому, умирая, он оставался должен несколько сотен франков. Для каждого из нас этот превосходный человек всегда был вторым «я».

В Бадене я поняла, что такое свет и элегантность, там меня измучило тщеславие. Перед казино собирались стайки детей. Я сразу распознала «шикарную» стайку, и у меня появилась мечта в нее проникнуть.