Если бы можно в сердце поглубже...(СИ)

   На металлических жалюзи, которыми мы закрываем на ночь витрину, намерз лед. Я попыталась открыть одну из витрин, но ничего не вышло. Потянула изо всей дурацкой мочи, и жалюзи распалось на отдельные пластины. Пришлось оставить витрину в таком виде до вечера, остальные додумалась растопить, полив подогретой водой. Провозилась все утро, но так даже веселее. Согрелась и без танцев.

   Днем сбегала к колонке за водой, мороз пробирал немного, но ничего, терпимо. Нормально и без варежек, я крута, хуле.

   Но когда я уже стояла у двери ларька, руку вдруг ужасно свело, скрючило пальцы так, что я не удержала ключ и он выпал прямо в снег. Пришлось шарить в снегу, пальцы не хотели разгибаться, ужасная, ужасная боль, даже слезы показались на глазах, но тут же замерзли. Наконец-то я как-то подцепила ключ, кое-как воткнула его в замок и, надавив на него всем телом, открыла-таки дверь. И тут же, сев перед печкой, долго держала у теплого ее рта эти странные чужие руки, которые меня совсем не слушались, так что я не удивилась бы, если б они схватили меня за горло и стали душить.

   В окошко постучали.

   Это был Рубанок. Я никогда не подаю вида, что знаю покупателя, если он не здоровается сам.

   Рубанок меня не узнал, даже не заметил.

   -- Два черных Петра. Черных, как моя жизнь.

   Он был неудачно выбрит: если б я подозревала, что его руки грешат выходками вроде только что учиненной моими, я бы решила, что они его сегодня утром пытались зарезать или хотя бы сильно изуродовать.

   Рубанок закурил, пробормотал в пустоту: "Я верен принципам филфака!" и ушел. Наверно, какие-то проблемы. Толику мне, что ли, позвонить?

   Ближе к вечеру пожаловал Сашка. Постучал в окно огромной ручищей в вязаной рукавице -- Ленка на Новый год подарила.

   -- Открой, хозяйка, я тебе улов принес!

   Открываю окошко, Сашка протягивает мне завернутую в промасленную бумагу рыбину.

   -- Бери, скумбрия горячего копчения.

   На заводе, где уже месяц трудится Сашка, бригадир убежден, что воровство можно остановить только одним способом -- легализовав его, то есть раздавая работникам иногда немного рыбы. Расчет верный, потому что копченая рыба -- вещь, конечно, вкусная, но не на каждый день. Приестся со временем так, что и воровать не захочется.

   -- Ленка моя ворчит: надоела ей уже эта рыба. Говорит, что и я сам уже насквозь рыбой провонял. Бери, угощайся, по старой дружбе.

   -- Спасибо, Саш! Я тебе только сникерс предложить могу.

   -- Нет, спасибо, побегу я.

   -- Не зайдешь на чай?

   -- Дома мои ждут. Маринка, кстати, куклу китайскую раскурочила. Не поет больше.

   -- На следующей неделе шеф зайцев обещал завезти, офигенные зайцы: пляшут и ушами машут, мы с Иркой животики надорвали. Могу отложить.

   -- Отложи, но не обещаю, что возьму, хочу с зарплаты начать откладывать. На отпуск. Летом к морю хочу своих вывезти. Ну, до скорого.

   Старый Хер долго ворчал на меня из-за жалюзи. Разбирали их вместе и аккуратно доставали по пластинкам.

   Вот так мороз и глупость ломают железо.

   Толик появился сам. Так я ему и не позвонила.

   Постучал в окно. Потом всунул в него несколько свернутых в трубочку листов.

   -- Держи, я тут стихов тебе принес. Погремушкиных и еще... в Инете нарыл. Ты вроде как поэзию любишь.

   -- Не без этого. Зайдешь или как?

   -- Не знаю.

   -- Чего ты не знаешь, заходи, чай недавно вскипятила, давай!

   Я была ему рада. И мне было стыдно, что я давно не звонила ему, а он вот так пришел -- не с пустыми руками, и не упрекает меня ни в чем. И я старалась быть приветливой, какой бывала редко. Я спросила его, как дела и то да се. А он почему-то сказал:

   -- Я у тебя книги брал, еще в прошлом году. Извини, что еще не вернул. На следующей неделе принесу. Сегодня я без рюкзака, а в руках не хотел нести: снег.

   -- Да ладно. Я про них забыла уже.

   -- Я как-то мало стал читать.

   -- Я тоже. Раньше что-то из дому с собой брала, но потом как-то... вытеснила пресса литературу высокую... хотя, знаешь, тут такое поле создается... вот вроде бы сгущение попсы и чернухи, а так иной раз бывает на душе... -- Я улыбаюсь, -- странно...

   Он изучает заголовки газет, разложенных на прилавке. Я слежу за его взглядом:

   -- Обещают повышение тарифов на ЖКХ... Артистке оперетты отрезали ногу...

   А он вдруг резко начинает смотреть в другую сторону, на журнал "Вяжем сами", и говорит:

   -- Мы должны расстаться.

   -- А...

   Я хочу спросить: "А разве мы встречались?", но не решаюсь -- как-то неловко.

   -- Понимаешь, -- продолжает он, -- я влюбился.

   -- А... -- снова говорю я.

   -- Ты ее знаешь... Наташу... она с нами была... помнишь, когда пили у Ежа...

   -- А!

   -- Она продавщицей работает... как ты... только в магазинчике... там, во дворах... Мы с ней уже почти месяц, и... -- Он вдруг перешел с извиняющегося тона на решительный: -- мы счастливы. Я никогда не думал, что... Она очень светлая...

   -- Продавщица из круглосуточного? Крашеная брюнетка со скорпионом в носу?

   Он принимает мое искреннее изумление за ревность:

   -- Вот уж не ожидал от тебя такого!