Если бы не друзья мои...

Мы пить отказались.

— К десяти часам вечера мы должны вернуться в лагерь, — напомнил Завьялов Савицкому.

Последний прикинулся, будто не слышит. Мы вышли, запрягли коней, устлали повозки свежим сеном, затем вернулись в хату, и Завьялов громко, чтобы все слышали, обратился к Савицкому:

— Товарищ сержант, разрешите доложить.

— Докладывай.

— Все готово, можно ехать.

— Позднее, побудем еще немного…

— Товарищ командир, не имеем права, одевайтесь, — поддержал я Завьялова.

И снова сердился на меня Чижик, клялся, что еще раньше знал — с этим новичком не оберешься хлопот…

— Он уже не новичок, — откликнулся Савицкий, и смущенная улыбка приоткрыла его крупные белые зубы.

Лошади бегут быстрой рысью, под копытами сухо шуршит листва, густо устилающая дорогу. По небу несутся пунцовые облака. Поднимается пронизывающий ветер.

Прибыв в лагерь, мы выстроились, и Савицкий рапортовал Боровскому о выполнении операции.

Наш старшина, уже успев тем временем порыться в наших повозках, спешил сюда.

— Товарищ командир, сколько Савицкий, по его словам, взял свиней? — обратился он к Боровскому.

— Одну.

— Так вот, я вам докладываю — двух!

Боровский один из самых строгих и взыскательных командиров в отряде. От своих разведчиков он требовал, чтобы и в лагере, и в особенности за его пределами их поведение было безупречным. Проступок он иногда мог простить, но ложь — никогда. Это знают все.

— Сержант, сколько вы взяли свиней?

— Одну.

Командир разведки пригласил Савицкого и старшину к себе в шалаш. Мы остались ждать — команды разойтись не было.

— Чижик, — шепнул я, — сколько было свиней?

— Ты же слышал, что одна. — Ваня в сильнейшем раздражении махнул рукой.

Савицкий вышел из палатки, при свете костра были видны красные пятна на его лице.

— Товарищ командир, можно разойтись? — раздался чей-то голос.

— Я уже не командир, — ответил он не останавливаясь.

Боровский вызвал к себе поодиночке каждого из нас, и всем был задан один и тот же вопрос:

— Сколько взяли свиней?

Все отвечали:

— Одну.

Нам было не до ужина — мы лежали у костра, слушали, как потрескивают ветки в огне. Появился Кирик. Он переходил от одного к другому на цыпочках, как если бы тут лежали тяжелобольные, и, чтобы показать свою солидарность с нами, всячески ругал старшину, обвиняя его во всех смертных грехах.

Савицкого вызвали в штаб, а меня потребовал к себе комиссар. Первое, что бросилось мне в глаза, когда я вошел, — на полу на охапке сена лежали две свиные головы. Он велел мне сесть.

— Как вы себя чувствуете среди разведчиков? — спросил комиссар.

— Хорошо.

— Вы окончили военную школу?

— Нет. Перед выпуском нас отправили на фронт.

— Партизан должен быть кристально чистым человеком, не должен лгать. Так? — Он пытливо смотрел на меня.

— Так.

— Сколько вы взяли свиней?

— Я знал об одной.

— А это? — В его голосе прозвучала жесткая нотка.

— Не знаю.

— Боровский решил перевести вас в другую роту.

У меня сдавило в горле. Знаю, что комиссар не даст без вины наказать партизана. Смотрю на его суровое, мужественное лицо, высокий лоб, редеющие над висками волосы и хочу снова повторить, что нет ни в чем моей вины, но язык не ворочается.

— Вы сегодня выпивали? — снова заговорил Леонид Петрович.

— Нет.

— Вы свободны.

Я вышел из палатки, недолго постоял, затем неуверенным шагом вернулся.

— Товарищ комиссар, разрешите обратиться.

— Обращайтесь.

— Если уже есть приказ о моем переводе из разведчиков, прошу вас, пошлите меня к подрывникам.

Комиссар внимательно посмотрел на меня и ответил:

— Идите отдыхать!

— Ну, что? — встретили меня товарищи.

— Я уже больше не разведчик…

— Послушай, — заговорил Савицкий, — свиней было две, одну решили оставить в селе, где мы собирались пробыть бог весть сколько. Наша вина в том, что правды не рассказали, никто бы нас не наказывал…

— Факт, — подтвердил взволнованно Кирик. Вскоре он сонно и мягко шептал что-то невнятное, а еще через минуту, свернувшись в клубок, спал крепким сном.

— Пошли к комиссару, — позвал Чижик Савицкого. — Это была моя затея, значит, мы с тобой виноваты, а он должен остаться разведчиком.

С этой минуты они оба неизмеримо выросли в моих глазах.

Савицкий был на месяц отстранен от обязанностей командира, я его заменял. За это время он подорвал вражеский эшелон. Когда наказание было с сержанта снято, мне дали другое отделение разведчиков, и с тех пор до последнего дня партизанской войны со мной неразлучно был Чижик.

ХЛЕБ

Тревожно стало в районе наших лагерей — гитлеровцы предприняли карательную экспедицию.

Немецкий комендант района, где действовал наш отряд, издал приказ, предлагавший крестьянам сдать хлеб. В противном случае, грозил приказ, будут приняты соответствующие меры. Всем было ясно, что это означало жечь дома и убивать людей.

Потянулись подводы с хлебом к элеватору. Их сопровождала усиленная охрана. Недалеко от элеватора все обозы слились в один, и немцы разошлись по своим гарнизонам, оставив хлеб под охраной полицаев.