Если бы не друзья мои...

Три стакана взметнулись в поднятых руках и застыли на мгновение. Трое друзей пожелали друг другу успеха.

В каждом городе и городишке Российской империи было множество узких и кривых улочек без тротуаров и мостовых, застроенных кособокими, приземистыми лачугами, напоминающими грибы-поганки, с глухими ставнями, закрытыми на болты. Но таких, как в Евпатории… На одной из улочек длиной с мизинец, изрытой колдобинами, ходил по дворам кудрявый мальчонка лет семи и водил за руку слепого шарманщика. Жак стоял в стороне и смотрел, как слепой старик крутит шарманку. Как когда-то сам он, Довидл, мальчонка, одетый в рванье, делал стойки и ходил на руках, а в зубах держал фуражку, — может, кто-нибудь бросит пару монет, кусок хлеба или картошку.

Из-за низкой стены, на которой сушилось множество пеленок, показалась девичья головка в платке, а под ним лицо, обрамленное белокурыми волосами, с черными, как спелые черешни, глазами.

— Хана, ты что стоишь? — закричала девушка. — Какой-то солдат собирается бить твоего отца.

Засмотревшаяся было на шарманщика Хана тут же сбросила засаленный передник, сунула босые ноги в мужские сандалии, вскинула на широкие плечи коромысло и, размашисто шагая, громко позвала:

— Фрося, пошли!

В конце узенькой улочки бурая кляча Иойны-водовоза столкнулась с черным жеребцом, запряженным в легкую пролетку, которой правил солдат.

— Дорогу! — закричал солдат, и куры испуганно шарахнулись в сторону.

Водовоз в длинном брезентовом фартуке поверх могучей груди не спеша, будто его это не касается, поставил на землю два больших пустых ведра, прислонился к бочке и пальцами, похожими на деревянные сучки с наростами, принялся скручивать цигарку из махорки.

— Эй, ты, биндюжник, — разгорячился сидевший в пролетке офицер, — заворачивай свою колымагу во двор и освободи дорогу!

— Рашид, — подозвал водовоз крепко сбитого рыжего парня, — как тебе нравятся эти паны? Им кажется, что они всё еще в Петрограде. Смех один! Сам попробуй заверни тут. И без того колеса задевают стены домов. Солдат! — на этот раз Иойна обратился к кучеру. — Нечего зря время тратить. Подай назад, и мы разъедемся.

Солдат, будто его кипятком ошпарили, подскочил и замахнулся ременным кнутом на водовоза.

— Ну, ну, дяденька, потише, — и Рашид вырвал кнут из рук солдата и забросил на крышу.

Когда Хана, Фрося и Жак прибежали к месту происшествия, Рашид держал офицера за лацканы и, как манекен, тряс его из стороны в сторону. Водовоз в это время боролся с солдатом.

— Папа, не бей его, а то как бы не покалечил! — закричала Хана.

— Ты же видишь, — водовоз даже сплюнул с досады, — я и ведро в руки не взял. Скажи-ка сама ему, чтоб отвязался, не то в самом деле дух из него вышибу.

Солдат тем временем схватил ведро, но не успел поднять его, как очутился на земле: Жак тут же ловко подставил ему подножку.

— Вставай и не лезь больше.

Жак помог ему подняться. И хотя солдат все еще ругался, они вдвоем подали пролетку назад, к перекрестку. Только после этого Рашид оставил офицера в покое.

— Рашид, — заметила Хана улыбаясь, и на щеках у нее зарделся жаркий румянец, — а ведь офицер мог тебя застрелить.

— Не беспокойся. Сперва я его сверху донизу по-свойски малость погладил и понял, что, кроме плеши на голове, очков и носового платка, ничего у него за душой нет.

— Фрося, передай ему, этому рыжему, чтобы руки держал в карманах, а гладит пусть одних офицеров.

— Сама скажи, вы ведь уже помирились, — ответила Фрося своей подружке и оглянулась на Жака.

Отец Ханы, Иойна-водовоз, успел уже наполнить ведра и снести их в один из дворов. Оттуда донесся его зычный голос:

— Хана, слышишь, Хана, хватит лясы точить, иди скорей домой, поставь на место коромысло и не забывай — у тебя еще уйма дел. А вы, ребята, убирайтесь подальше.

Не хотелось Жаку уходить, но ничего не поделаешь: слышно было, как поблизости свистят полицейские. Рашид лукаво прищурил правый глаз, смачно сплюнул сквозь зубы и, слегка дотронувшись до руки своего нового знакомого, пробасил:

— Пошли, пусть ищут ветра в поле!

Только к середине лета, когда Жак уже не надеялся дождаться встречи с Дуровым, Владимир Леонидович прибыл в Евпаторию.

— Ну-ка, парень, — погрозил ему Дуров пальцем, — расскажи, что ты в Петрограде делал?

— Владимир Леонидович, вы ведь уже сами знаете, — смущенно ответил Жак.

— Знаю, конечно. А тут что делаешь?

— Месяца два я выступал перед началом сеансов в кинематографе. Теперь Вяльшин заключил со мной контракт…

— Вот и хорошо. А там мы что-нибудь придумаем.

У выхода из цирка Жак увидел Рашида. В руках он держал тяжелый деревянный ящик, обитый жестью.

— Жак, мне нужно с тобой поговорить.

— В чем дело?

— Я рассказал о тебе одному человеку…

— Фросе?

— Фрося не такая злюка, как Хана, и с ней можешь сам говорить. Послушай, человек этот, возможно, вскоре к тебе зайдет. Запомни: он среднего роста, с рыжей бородкой. Если он тебя о чем-нибудь попросит, постарайся сделать все, что сможешь.

— Коль ты начал, так договаривай до конца. Что он попросит, как его зовут?

— Караев.

— Он что, тоже грузчик или с тобой из одной местности?