Я сказал Путне, чтобы он передал, что все это будет выполнено. Путна дополнительно сообщил мне, что Троцкий установил непосредственную связь с гитлеровским правительством и генеральным штабом и что центру антисоветского военного заговора ставится задача подготовки поражения на тех фронтах, где будут действовать германские армии».
Тухачевский лукавит, указывая, что Путна передал ему записку только от Седова. Сам Путна на допросе заявил, что «находясь в сентябре 1935 г. в Лондоне и узнав о вызове в Москву, он сообщил об этом в Париж сыну Троцкого – Седову. От последнего с нарочным был доставлен пакет, в котором находились записка Седова к Путне и «доверительное письмо, написанное и подписанное лично Троцким»
В это же время аналогичное послание Троцкого получили Пятаков и Карл Радек. На процессе антисоветского троцкистского центра 23-30 января 1937 года последний огласил его содержание: «Первый вариант – это возможность прихода до войны, второй вариант, – во время войны»[91]. Впрочем, Тухачевский и сам пояснял смысл полученных директив: «В зиму с 1935 на 1936 год, как я уже упоминал, я имел разговор с Пятаковым, в котором последний сообщил мне установку Троцкого на обеспечение безусловного поражения Советского Союза в войне с Гитлером и Японией и о вероятном отторжении от СССР Украины и Приморья. Эти указания говорили о том, что необходимо установить связь с немцами, чтобы определить, где они собираются двинуть свои армии и где надлежит готовить поражение советских войск»[92].
Признав, что планы Троцкого были приняты как руководство к действию, Тухачевский писал: «Перед центром военного заговора встал вопрос о том, как организовать связь с иностранцами и особо с германским ген. штабом во время войны. Такие связи были намечены». Естественно, что, готовя военный переворот, Тухачевский был просто обязан заручиться гарантиями о поддержке заговорщиков внешними силами, и в первую очередь со стороны Германии. Словно облегчая такую возможность, в дело вмешался случай. 20 января 1936 года в Сандринхеме скончался английский король Георг V, и Тухачевского направили в Лондон на его похороны.
В своих письменных показаниях Тухачевский весьма скупо излагает детали своего вояжа за границу. Он лишь указывает: «Во время похоронной процессии, сначала пешком, а затем поездом, со мной заговорил генерал Румштедт – глава военной делегации от гитлеровского правительства». В действительности речь идет о главе германской военной делегации Герде Рунштедте – генерале наиболее близком к Гансу фон Секту и одновременно являвшемся другом главнокомандующего сухопутными войсками Вермахта генерала Вернера фон Фрича. Примечательно и то, что в состав германской делегации, присутствовавшей на похоронах, также входил и Гейр фон Швеппенбург – военный атташе Германии в Великобритании, который поддерживал дружеские отношения с подельником Тухачевского – военным атташе СССР в Великобритании К.В. Путной. Причем Гейр фон Швеппенбург, как и Рунштедт, входил в состав германских заговорщиков.
«Очевидно, – продолжал Тухачевский, – германский генеральный штаб уже был информирован Троцким, т.к. Румштедт прямо заявил мне, что германский генеральный штаб знает о том, что я состою главой военного заговора в Красной Армии и что ему, Румштедту, поручено поговорить со мной о взаимно интересующих нас вопросах.
Я подтвердил его сведения о военном заговоре и о том, что я стою во главе его. Я сказал Румштедту, что меня очень интересуют два вопроса: на каком направлении следует ожидать наступления германских армий в случае войны с СССР, а также в каком году следует ожидать германской интервенции».
Если бы дальше Тухачевский сообщил, что германский генерал дал ему ответ на эти поистине идиотские вопросы, то стало бы ясно, что он врет. Можно ли представить, что профессиональный военный мог рассчитывать на то, что другой профессионал – вот так ни за что, ни про что, – за понюшку табаку выдаст (даже заговорщику) секретнейшую информацию?