«Если бы не сталинские репрессии!» Как Вождь спас СССР

Его преобладающее настроение – «чувство отчизны» – передается по многочисленным нитям польскому фронту, создавая в частях национальную спайку и твердость. Отсюда стойкость польской армии. Конечно, тыл Польши неоднороден... в классовом отношении, но классовые конфликты еще не достигли такой силы, чтобы прорвать чувство национального единства... Если бы польские войска действовали в районе собственно Польши, с ними, без сомнения, трудно было бы бороться»[11].

Практически уже в начале новой советско-польской войны, еще до побед под Киевом и Минском, еще до Варшавской катастрофы, он пророчески указал на политические и моральные факторы, которые и определят дальнейшее развитие событий. Это были серьезные и важные предупреждения. Однако у коллег Иосифа Сталина по Политбюро имелась другая точка зрения. Троцкий писал, «что война... закончится рабочей революцией в Польше, в этом нет и не может быть сомнения, но в то же время нет никаких оснований полагать, что война начнется с такой революции...».

То есть Троцкий, с его умом международного авантюриста, предполагает принести такую революцию в Польшу на остриях красноармейских штыков. Впрочем, и сама Польша представлялась Троцкому лишь запалом революции в Европе: Германия, Австро-Венгрия, Франция, а там глядишь – и мировая революция. Иллюзии Троцкого разделял и Ленин. В речи на VI Всероссийском Чрезвычайном съезде, в ноябре 1918 года, он говорил: «... мы подходим к последней, решительной битве, не за русскую, а за международную социалистическую революцию!».

Таким образом, на заключительном этапе Гражданской войны тактико-стратегическая оценка Сталиным положения не совпадала ни с позицией Ленина, ни тем более с замыслами Троцкого. Среди когорты лидеров Октября он был одним из немногих, если не единственным, кто не поддался всеобщему заблуждению, гипнотически завораживающей мечте. И когда под впечатлением убедительных успехов Юго-Западного фронта на Украине в правительственных и военных кругах возникло мнение о скором разгроме Польши, он осудил эти иллюзии.

Скрупулезно взвешивая шансы и возможности противостоявших государств, Сталин здраво оценивал состояние сил противника. В интервью корреспонденту УкрРОСТА, данном 24 июня в Харькове, он сказал: «Не надо забывать, что у поляков имеются резервы, которые уже подтянуты к Новгород-Волынскому и действия которых, несомненно, скажутся на днях». Учитывая как собствен­ные возможности Польши, так и ее поддержку западными державами, Сталин предупреждал: «Мы воюем не только с поляками, но и со всей Антантой, мобилизовавшей все черные силы Германии, Австрии, Румынии, снабжающей поляков всеми видами довольствия».

Он не утратил трезвости суждений и оценок позже. 11 июля, когда войсками Западного фронта был занят Минск, он дал интервью корреспонденту «Правды». В нем утверждение о том, что «с поляками в основе уже покончено» и остается лишь совершить «марш на Варшаву», он вновь расценил как «недостойное бахвальство». Он отмечал: «Я не буду доказывать, что это бахвальство и это самодовольство совершенно не соответствует ни политике Советского правительства, ни состоянию сил противника на фронте».

То есть Сталин решительно и даже без комментариев отверг план наступления на Варшаву, который, по его мнению, не отвечал и политике Советской республики. Человек, обладавший политической и государственной ответственностью, он никогда не делал опрометчивых заявлений. Он знал, о чем говорит. Примечательно, что именно в этот день, 11 июля, в Москву поступила нота Великобритании за подписью министра иностранных дел Джорджа Керзона. Она предлагала заключение переми­рия в польско-советской войне и признание в качестве восточной границы с Польшей линии, определенной еще в конце 1919 года Верховным советом Антанты. Знаменательно и то, что как раз этот рубеж, известный под названием «линия Керзона», после Второй мировой войны Сталин сделает границей Польши с Украиной и Белоруссией.