Если бы не ты, то бы и не я. О любви, которая сильнее смерти

Астахов отменил остальные встречи. Говорил за закрытыми дверями с главой. Собрал совещание, на котором полиция говорила: «Мы пытались возбудить дело о хищениях, но прокуратура не дала», а прокуратура говорила: «Да вы собрали какую-то чушь, а не основания для возбуждения».

Глава взял больницу под свою ответственность, Астахов уехал. И в больнице осталось все как прежде. Министр здравоохранения республики (надеюсь, он простит мне, что я через десять лет раскрываю его как тайный источник, а те, кто его узнает, будут уважать еще больше) сам вышел на меня. И потихоньку передавал мне информацию: что именно говорили на совещаниях, что Москва отказалась еще раз дать деньги, что в республиканском бюджете нужных средств просто нет.

Несколько месяцев я придумывала инфоповоды и старалась держать тему на плаву. Это было непросто, учитывая, что местные СМИ ее полностью игнорировали, а региональных представительств федеральных изданий, кроме меня в «Регнуме», в Калмыкии не было. В итоге стало понятно, что это тупик. Что сделать возможным ремонт в больнице могут только два человека – Путин и Медведев. Мы с несколькими ребятами на местном форуме обсуждали, что можно сделать. Митинг? Нам не собрать ста тысяч человек, в Элисте ровно столько и живет. Блокировать работу предприятий федеральной значимости? В республике таких нет. Листовки разбрасывать и развешивать ленточки? Не смешите.

Потом кто-то предложил публично обратиться за помощью к Далай-ламе, и у меня что-то щелкнуло в голове. Как раз в то время ветеран из Питера попросил у Обамы квартиру, потому что ему местные власти не давали. И вопрос решился. А что, если сделать что-то в этом духе?

Один волонтер сделал на коленке сайт, другой написал текст обращения, третий перевел его для американских газет. Мой бывший напарник и хороший друг из «Труда» сделал новость – и идея выстрелила. О том, что жители Калмыкии просят президента США взять под свою юрисдикцию детскую больницу и сделать там что угодно, лишь бы где-нибудь в уголочке лечили детей, написали вообще все. Даже Washington Post.

Большие люди из Калмыкии получили по шапкам, учредили фонд и скинулись в него. И в больнице все-таки сделали ремонт.

Эту историю не впишешь в журналистскую биографию. Вернее, можно попытаться, но все решат, что это жалкая попытка посоперничать с «Нейромедузой»[5]. Вы-то, надеюсь, поверите. Миша верил. И боялся за меня. Я давно ушла из экстремальной журналистики, все возможные угрозы были позади, и о рискованных ситуациях можно было вспоминать со смехом. Но Миша волновался. И жалел, что тогда, в прошлом, он не был со мной и не мог меня защитить. Просто он любил меня – всегда. Потому я так уверена, что он любит меня и теперь. И будет любить – всегда, вне времени.

Миша фотографировал везде

Миша фотографировал постоянно и все. Где бы мы ни были, он незаметно доставал телефон и снимал все вокруг и нас самих.

Он снимал, как мы проходили границы, – в зоне, где фотографировать строго-настрого запрещено. Снимал, как я хмурилась, сидя за ноутбуком. Как знакомого кота выгоняют из кафе, как играют блики солнца на листьях кувшинок, как тайский художник рисует батик, как растаман торгует замысловатыми перстнями. Даже во время нашего венчания в православном храме в Израиле он все порывался достать из кармана телефон и сделать селфи. И завистливо поглядывал на туристов, фотографировавших нас как одну из достопримечательностей подворья святой Тавифы. Фотографировал, когда меня вывозили из операционной.

У меня остались гигабайты фотографий. День за днем. Каждое приключение. Так Миша видел мир.

Он соглашался, когда кто-то говорил, что его фото выглядят слишком совершенными, идеализированными. И объяснял: «Я делаю это нарочно. Камера неспособна передать картинку такой, какой мы видим ее глазами, и на постпродакшене я довожу ее до такого состояния, какой я ее вижу и воспринимаю».

Он видел мир огромным и прекрасным. И нас в нем – счастливыми.

It’s a Man’s Man’s Man’s world

Иногда мы с Мишей рассказывали друг другу всякие байки из своего прошлого. Как у него с дачи украли любовно выращенную ель, какие вкусные были бананы, сорванные прямо с пальмы на Тенерифе, как Мишиному товарищу в Измайлове прострелили «восьмерку» почти насквозь: они вышли из гостиницы и попали в центр перестрелки ментов и бандитов – пуля прошла через багажник и застряла в торпеде. Как я училась стрелять и сразу же выбила спецназовский норматив из ПМ, как напарник возил меня к морю лечить разбитое сердце, как у нас было рок-кафе и я была своей за каждым столиком и ездила с музыкантами на фестивали.