Если бы Пушкин…

Комиссар приезжает во Франкфурт ам Майн, —

Молодой парижанин, пустой человек.

– Отпирай! Отворяй! Отмыкай! Вынимай!

Собирай и вноси! Восемнадцатый век!

– Восемнадцатый век, – говорит комиссар, —

Это время свободы! Эпоха труда!

То, что кончились сроки прелатов и бар —

Ваши лысые души поймут ли когда?

Нет, не кончился вовсе, не вышел тот срок,

И с лихвою свое комиссар получил,

И ползет из земли осторожный росток

Под забором,

Где били его палачи.

Этот опыт печальный мы очень учли

В январе сорок пятого года,

Когда Франкфут ам Одер за душу трясли

В честь труда и во имя свободы.

Комиссарам двадцатого века в расчет

 Принята эта правда простая.

И трава, что во Франкфурт ам Одер растет,

Не из наших костей вырастает.

Насчет того, как обстояло дело во Франкфурте-на-Одере, автор этого стихотворения, наверно, не соврал. Но в наших широтах, где-нибудь на Украине, сплошь и рядом «трава вырастает» именно из вот таких, комиссарских костей, – о чем свидетельствует, например, судьба комиссара Когана, одного из героев поэмы Багрицкого «Дума про Опанаса»:

За бандитскими степями

Не гремят копыта:

Над горючими костями

Зацветает жито.

Над костями голубеет

Непроглядный омут;

Да идет красноармеец

На побывку к дому…

Остановится и глянет

Синими глазами

На бездомный круглый камень,

Вымытый дождями.

И нагнется, и подымет

Одинокий камень:

На ладони – белый череп

С дыркой над глазами.

Этот «одинкий белый камень» – череп убитого «комиссара двадцатого века», большевистского комиссара Когана. А убит он был, потому что действовал в этих украинских степях совершенно так же, как комиссар века восемнадцатого, – «молодой парижанин, пустой человек» – в свое время во Франкфурте-на-Майне. Об этом в поэме Багрицкого тоже сказано достаточно прямо и определенно:

По оврагам и по скатам

Коган волком рыщет,

Залезает носом в хаты,

Которые чище!

Глянет влево, глянет вправо,

Засопит сердито:

– Выгребайте из канавы

Спрятанное жито!..

Ну, а кто подымет бучу —

Не шуми, братишка:

Усом в мусорную кучу,

Расстрелять – и крышка!

Это, правда, говорит о Когане обиженный им Опанас. Но автор не спорит с этим рассказом о грабительской и палаческой миссии своего комиссара и даже подтверждает ее:

Хлеба собрано немного —

Не скрипеть подводам,

В хате ужинает Коган

Житняком и медом.

В хате ужинает Коган,

Молоко хлебает,

Большевицким разговором

Мужиков смущает:

– Я прошу ответить честно,

Прямо, без уклона,

Сколько в волости окрестной

Варят самогона?

Что посевы? Как налоги?

Падают ли овцы…

Суть этого «большевистского разговора» – совершенно та же, что у комиссара восемнадцатого века: «Отпирай! Отворяй! Отмыкай! Вынимай! Собирай и вноси!» Ане отопрешь, не соберешь и не внесешь – «Усом в мусорную кучу, расстрелять – и крышка!»

Вот, стало быть, какие они были, те «комиссары в пыльных шлемах», о которых нам пел Булат. И мы подпевали, всей душой разделяя смысл и настрой этой его песни.

Я тоже подпевал и разделял. Хотя кое-что о зловещей, палаческой роли этих комиссаров и тогда кое-что уже знал. И не только из поэмы Багрицкого.

Знал от отца. Из множества историй, которые он рассказывал мне о Гражданской войне.

Одну из этих его историй я сейчас расскажу.

Гражданская война застала моего отца в Ялте.

Но прежде, чем приступить к этой истории, надо сказать несколько слов о том, кем он был, мой отец.