Начальник тыла, немолодой широколицый человек, принял Крымова, готовясь бриться; подтяжки, точно врезанные в белое полотно сорочки, лежали на его широких плечах…
Так как генерал без френча казался человеком совсем домашнего вида, Крымов, глядя на его спину в подтяжках, забыл воинский порядок и сел на табурет. По-видимому, генерал, наклонившийся над столом, услышал это по скрипу табурета и, не дав досказать Крымову последних слов, перебил его вопросом:
– Давно в армии, батальонный комиссар?
– Крымов, не сообразив, чем вызван вопрос генерала, подумал, что дело его идет на лад.
– Я участник Гражданской войны, товарищ генерал…
– Не видно, что вы в армии давно, я думал, вы из запаса: садитесь, а разрешения не просите. Невежливо!..
Крымов поспешно встал и, стоя «каблуки вместе, носки врозь», ответил с тем упрямым, тяжелым спокойствием, которое он знал в себе:
– Виноват, товарищ генерал, но принимать командира, у которого седая голова, вот этак, повернувшись к нему спиной, тоже ведь невежливо.
Начальник тыла быстро поднял голову и пристально несколько мгновений смотрел на Крымова.
«Ну, пропал мой бензин», – подумал Крымов.
Генерал ударил кулаком по столу и раскатисто крикнул:
– Сомов!
Парикмахер, входивший со своими инструментами, попятился, увидя красное от прилившей крови лицо начальника тыла.
Начальник тыла рассвирепел не зря. Чтобы какой-то там батальонный комиссар вот так сгрубил генералу, да еще генералу, от которого зависит решение какого-то важного для него дела, – это в армии дело неслыханное. Откуда же у Крымова эта строптивость? Это не свойственное подчиненному во взаимоотношениях с высоким начальством чувство собственного достоинства?
Отчасти помогает разгадать эту загадку крымовского характера – другая его встреча, с другим генералом: