Если бы Пушкин…

Когда он прочел это стихотворение Пастернаку, тот сказал:

...

– То, что Вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, которого я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу Вас не читать их никому другому [52] .

Совершенно очевидно, что эта реакция Бориса Леонидовича была рождена охватившим его страхом (лучше даже сказать – ужасом), рожденным безусловным знанием того, чем это им обоим грозит.

Утверждая, что сочиняя это стихотворение Мандельштам совершал акт самоубийства, Пастернак был недалек от истины. Да и сам Мандельштам относился к этому так же. «Меня могут РАССТРЕЛЯТЬ!» – в упоении кричал он, прочитав это стихотворение Эмме Григорьевне Герштейн.

Но именно поэтому он не сомневался, что это свое стихотворение, почти наверняка чреватое для него гибелью, он сочинил не потому, что изменил поэзии, а как раз потому, что был ей верен. Верен своему поэтическому дару, своему назначению поэта.

Н.Я. Мандельштам во «Второй книге» своих воспоминаний говорит, что отношение Мандельштама к смерти, меняясь на разных этапах его жизненного пути, оставалось при этом единым и целостным. И замечает при этом, что еще юношей, на пороге ранней зрелости, он осознал, что смерть художника – его последний творческий акт.

Она имела при этом в виду статью О. Мандельштама «Скрябин и христианство» (1915), в которой поэт так сформулировал эту любимую свою мысль:

...

Смерть художника не следует выключать из цепи его творческих достижений, а рассматривать как последнее, заключительное звено… Она… служит как бы источником этого творчества, его телеологической причиной [53] .

Стихи, за которые его могли расстрелять, то есть предопределившие «последний творческий акт поэта», уже только поэтому не могли не быть в его глазах событием поэтическим. Наверняка так же думал, так же чувствовал и Пастернак. Я говорю об этом так уверенно, потому что Б.Л. не однажды высказывался на эту тему.

Особенно ясно, – я бы даже сказал, с предельной ясностью – он высказал этот свой взгляд на существо поэтического (и даже вообще художественного) творчества в одном своем письме молодому поэту, обратившемуся к нему с просьбой прочесть и оценить его стихи.

На эту скромную и, казалось бы, такую естественную просьбу Б.Л. с некоторым – не совсем даже понятным – раздражением ответил, что тот обратился к нему не по адресу:

...