Если бы знать

– Вы, наверно, уже успели удивиться, зачем здесь эта штука. А вот зачем. Если вдруг – я не думаю, что такое случится, но мало ли – почувствуете, что вас сейчас стошнит, немедленно вызывайте нас, берите кусачки и начинайте резать проволоку, что у вас во рту. Не медлите ни секунды, как будто от этого зависит ваша жизнь. – Лицо ее посерьезнело. – Собственно говоря, так оно и есть. Мы не хотим, чтобы вы подавились или задохнулись.

Марла вздрогнула: ей ясно представилась такая ужасная смерть.

– Понимаю, мысль не слишком приятная, – словно прочтя ее мысли, заметила Кэрол. – Скорее всего, ничего такого не произойдет, но я обязана вас предупредить.

– Лучше перестраховаться. – пробормотала Марла.

– Вот именно. – Медсестра черкнула что-то в карточке. – Ну что ж, по-моему, у вас все в порядке. Я сейчас принесу сока и пришлю кого-нибудь, чтобы вам устроили обтирание. А немного погодя, если доктор подтвердит, что все хорошо, мы избавимся от этих трубок и по-настоящему вымоемся.

На пороге палаты она обернулась, подмигнула Марле и исчезла.

Марла не могла дождаться, когда же вырвется из этой тюрьмы. Потягивая воду, она осматривалась кругом. Окно выходило на автомобильную стоянку; за ней простиралась зеленоватая водная гладь – Залив, судя по названию больницы[1].

Наклонившись, Марла принялась перебирать открытки в корзине, читать подписи и гадать, кто эти люди, что желают ей скорейшего выздоровления. Билл и Шерил, Глория и Боб, Джоанна и Тед, Анна, Кристиан, Марио. Все имена были ей совершенно незнакомы – как, впрочем, и свое собственное. «Марла Эмхерст Кейхилл. Господи боже, почему это имя не по мне, словно тесные туфли?»

От раздумий снова заболела голова. Марла поставила стакан, откинулась на подушку и вдруг перед ее мысленным взором всплыло лицо. Мужское лицо. Грубоватое, загорелое, небритое. Суровые резкие черты, густые брови, пронзительные синие глаза. У нее вдруг перехватило дыхание.

В этом человеке было что-то угрожающее. Он шутил, но не улыбался. Он стоял здесь, у ее кровати, и называл себя Ником. Изгой... да, так он сказал. И почему-то Марле показалось, что ему нельзя доверять. Как будто он желает ей зла.

Сердце ее часто, сильно забилось. Он назвал себя изгоем – и едва ли солгал. Сильный, дерзкий, в потертых джинсах и кожаной куртке, он просто излучал опасность.

Да нет, это безумие! Она ведь замужняя женщина! Чтобы в этом убедиться, достаточно взглянуть на собственную левую руку. Оттуда, со среднего пальца, подмигивает в полумраке широкое золотое кольцо с бриллиантами. Обручальное кольцо. Но она не помнит ни дня, когда кольцо скользнуло ей на палец, ни мужчины, что его надел.

«Думай, Марла, думай!»

Ничего.

Ни единой зацепки.

Она готова была завыть от бессилия.

Кольцо дало еще меньше, чем пронзительный взгляд Ника Кейхилла. При взгляде на Ника она ощутила интерес, опасение, еще какие-то смутные, но сильные чувства; при взгляде на кольцо – ничего, кроме нетерпеливого любопытства. «Кто ее муж? Кто ее дети? Кто такая она сама?»

– Вижу, вы очнулись!

В палату вошел высокий, тощий, совершенно лысый человек в докторском халате и очках в металлической оправе. Тоненькие усики смотрелись у него на лице странно и неуместно, словно нарисованные. Он широко улыбался, и Марле почему-то показалось, что зубов у него многовато.

– Не помните меня?

Должно быть, по взгляду Марлы он догадался, что ей не понравился.

– Ничего, не волнуйтесь. Кома часто сопровождается амнезией, но со временем ваша память прояснится. – Улыбка его просто-таки источала оптимизм. – Что ж, познакомимся еще раз: я доктор Робертсон. – Он присел на кровать и посветил ей в глаза миниатюрным фонариком. – Как вы себя чувствуете?

– Хуже некуда, – честно ответила Марла. К чему подслащать правду?

– Понимаю, понимаю. Челюсть болит?

– Еще как.

– А голова? – Он перевел взгляд на ее лоб.

– И голова раскалывается.

– Мы подберем для вас болеутоляющее. А теперь расскажите о своих ощущениях.

– Сказать, что я как в тумане, – значит сильно приукрасить действительность, – невнятно ответила она, с трудом проталкивая слова сквозь сжатые проволокой зубы.

Доктор Робертсон погасил фонарик, откинулся назад и скрестил руки на груди.

– Что вы знаете о себе?

Марла задумалась. Голова немедленно откликнулась острой болью.

– Знаете, это очень странно. Я многое знаю и помню, но все это какие-то общие вещи. Я умею читать и могу понимать прочитанное. Знаю, что мне хорошо дается математика, хоть и не могу вспомнить, где и как училась. Знаю, что люблю собак, лошадей, море и фильмы ужасов. Но... – Она сглотнула и снова с усилием зашевелила непослушными тяжелыми губами. – Но не помню ничего о себе. Не помню ни своей семьи, ни детей, ни родителей, ни даже мужа!

Голос ее дрогнул, и слезы обожгли глаза. В кого она превратилась – жалкая калека, лишенная даже прошлого! Стиснула бы зубы – но они уже стиснуты скобками.

– В вашем состоянии это совершенно нормально, – успокаивающе ответил доктор.

Он заново измерил ей температуру, пульс, давление, затем взял за обе руки и попросил сжать как можно сильнее. Марла сжала руки изо всех сил.