Если герой приходит

Лакомое нашлось. Наставник протянул мне обрывок сыромяти – такой же был у Делиада. Я вспомнил про загадочный порошок, хотел спросить, но Поликрат вспомнил сам. Извлек мешочек, из него – щепотку серого порошка. Посыпал кожу, растер пальцем.

– Этой стороной чисти, – напутствовал он меня.

– Спасибо!

Пока я шел обратно, успел подумать: если басилейским сыновьям не зазорно оружие чистить, то сыну Посейдона – как? Если, конечно, я и вправду сын. Об этом уже весь город болтал. Хочешь, не хочешь – поверишь.

Сын Посейдона – это, наверное, хорошо. В Эфире говорили: Черногривый папе большую честь оказал, а маме – еще бо́льшую! Если я – честь для родителей, значит, надо гордиться. Вырасту, стану героем, тут уже их черед придет мной гордиться!

И братья пусть гордятся, я не против. По маме мы ведь все равно братья, верно?

Одна беда: герои все больше в одиночку воюют. Ни слуг, ни помощников. Так что я вернулся и быстро-быстро дочистил оба кинжала. Блеск, красота, любо-дорого посмотреть! Лучше, чем у Алкимена. Солнце мне с лезвия подмигнуло: молодец, герой, так держать!

А еще я нашел свободный точильный камень и наточил клинки. Так остро, что даже порезался. Отнес кинжалы наставнику Поликрату. Он меня похвалил, но больше ничего точить-чистить не велел. Ясное дело, порез заметил.

Ну и ладно. Зато теперь можно мечи в руках подержать. С деревяшкой я упражнялся, а бронзу мне в руки не давали. Я и с деревяшкой-то, если честно, не очень. Вот придут папа с дедушкой посмотреть, как наследники геройствуют, а тут я мечом машу, как раб цепом на молотильне.

Стыдоба!

А они ведь придут. Дедушка в Аид не торопится, тут и к оракулу не ходи. До весны точно задержится, до Истмийских игр. Он эти игры учредил, ему и открывать. Может, у меня деревянный меч неправильный? Может, если правильный взять, все сразу получится?

Я подошел к Делиаду. Он уже целых четыре меча в порядок привел. И два копейных наконечника. Мечи были одинаковые – ксифосы, как назвал их Алкимен. Клинок длиной с мою руку; нет, не мою – Делиадову. На древесный лист похож, к концу расширяется. Клинок и рукоять из цельного куска бронзы. У одного меча рукоятка кожей обмотана, у другого просто насечки сделаны.

Который тут самый легкий?

Я ухватил ближайший ксифос: нет, тяжелый! После деревяшки особенно. Для пробы взмахнул раз, другой. Сверху вниз, справа налево, крест-накрест. Загудев шмелем, острая бронза рассекла воздух. На последнем взмахе меч едва не вывернулся у меня из руки. Противно заныло запястье.

– Эй, эй!

– Шел бы ты в Тартар!

– Ухо отрубишь, дурила!

Я с сожалением вернул ксифос на место. Думал, как боевой меч возьму, у меня сразу все лучше получится. А оно ничего не лучше. Надо другой меч пробовать! Вот этот, например. Ух ты! Зуб дракона, не иначе!

Длиннющий, прямой. К концу сужается. Не плоский, а граненый, что ли? Нет, это ребра такие вдоль клинка идут, а к острию сходят на нет. Темный, почти черный…

– Фасганон, – пояснил всезнайка-Алкимен. – Микенский меч, черная бронза. Его еще «рогатым» называют. Вот, гляди.

Он указал на два выступа, нависающих над рукоятью:

– Это чтобы руку защищать.

Разыгрывает? Нет? Я ухватил «рогатый» меч за рукоять. Ничего себе, громадина! По сравнению с черным рогачом ксифос показался бы деревянным. Я замахнулся, Алкимен проворно шарахнулся в сторону:

– Им не рубят, балбес! Им колют! Из-за щита!

Остановить движение я уже не мог. Меч прочертил дугу и потащил меня за собой. Я едва не упал.

– Умора! Я ж тебе сказал: фасганон!

Ну да, фасганон – это жало. А еще прут. Жалящий прут?

– А это что?

Я указал брату на щербины.

– Бывает, что и рубят, – с неохотой признал Алкимен. – Иногда. Такие дураки, как ты. Иди, на чучеле упражняйся!

По дороге к чучелу я через шаг делал пробные выпады «рогачом». На всякий случай я держал его двумя руками, как копье. Мимо просеменила рабыня с корзиной поздних гранатов: румяно-пунцовые, они полыхали огнем.

– Эй, Гиппоной! Смотри, девчонку не проткни!

– Кто ж девчонок мечом протыкает?

– У него протыкалка не выросла!

Взрослые заржали: шутка им понравилась. Рабыня фыркнула – точь-в-точь молодая кобылка – и удалилась в сторону кухни, плавно покачивая бедрами. Кажется, ей тоже понравилось, запоздало сообразил я. И удивился: ей-то что могло понравиться?

Со второго раза «рогач» завяз в плотно скрученной соломе. Я его еле вытащил, и то не сразу. Полон уныния, я вернул фасганон на место – и увидел его.

Если микенский меч был большой, то этот выглядел огромным. Одного роста со мной, клянусь! Мощный клинок шириной чуть ли не с лопасть корабельного весла – он плавно сходился на конце к хищному острию и сиял так, что я чуть не ослеп. Золотой?! Радужные блики стаей стрекоз мельтешили перед глазами. Я проморгался, присмотрелся. Нет, не золото. Бронза, любовно начищенная и отполированная.

Ноги сами несли меня к чудо-мечу. Я шел, улыбаясь, как старому знакомому. Я тебя и не подниму, приятель. А и подниму, так не взмахну. Хорошо, не сейчас. Когда вырасту? Стану большим и сильным? Очень большим? Очень сильным?!