Если я исчезну

Сера Флис приехала на ранчо 12 мая ровно в 15:30. Она сразу же заметила стервятников, которые кружили над головой. От ее закономерного в этой ситуации вопроса отмахнулись. Аделаида Бард ответила, что в дикой природе стервятники, кружащие в вышине, – это нормально. И Сера поверила ей.

Слушатели тяжело вздыхают – как можно быть такой безголовой?

– Слезайте, – говорит твоя мать.

Я слезаю. Теперь, когда дорога закончилась и я больше не сижу за рулем, подступает усталость и заманчиво нашептывает: «Ты хочешь поехать домой. Хочешь включить подкаст и забыться». Мне приходится напоминать себе, что дом остался далеко позади. В попытке потянуться я расправляю плечи, но спина сильно затекла и ноет. Мне хочется расплакаться, и это шокирует меня, как обычно и бывает, когда я проявляю эмоции. Что-то подсказывает мне, что твоя мать будет не в восторге.

Собаки все это время следовали за нами, но теперь они, спокойно растянувшись на высокой траве, грызут свои болячки.

– Что нам нужно, – говорит твоя мать, стоя перед сараем, уперев руки в бока, – так это новый главный конюх, чтобы ухаживать за лошадьми.

Мое сердце сжимается:

– Что случилось со старым?

Она хмурится; я вижу, что хотя ее лицо постарело, но глаза остались молодыми и излучают теплый свет.

– Не волнуйтесь о старом конюхе.

– Я просто думала, что он мог бы меня научить и мне бы не помешало знать, кто он.

Каждая моя фраза звучит как вопрос, когда я нахожусь рядом с твоей матерью. Мне кажется, что я в более слабой позиции, и не могу понять почему: влияет ли так на меня усталость, или твоя мать просто умеет заставлять людей чувствовать себя слабыми и зависимыми.

– Все, что вам нужно знать, я расскажу.

И внезапно я больше не могу сдерживаться, не могу держать тебя внутри: «Вы живете здесь с семьей? С детьми?» Мой тон под конец повышается – у меня плохо получается все: я не умею работать под прикрытием, не умею скрывать эмоции, я всегда говорю с открытым сердцем. Ты – такая же. У нас одинаковая ДНК.

Она отвечает, и ее голос звучит прерывисто, как хрип ее загнанных собак:

– У меня есть сын. И есть дочь.

– Где они?

Ее глаза расширяются, а затем сужаются:

– Я не люблю говорить о личном.

– Здесь еще кто-нибудь работает или, может быть, живет?

Зловещая тишина окутывает меня. Где-то всхрапывает лошадь, но я не могу понять где. Мы находимся в низине между гор, где звуки мечутся и отдаются эхом, так что лошадь может быть как за моей спиной, так и в нескольких милях отсюда. Звуки доносятся отовсюду и ниоткуда одновременно.

– Джед, – говорит твоя мать, – но он в отпуске. Пробыл здесь полгода, а уже в отпуске. Это все, что тебе нужно о нем знать.

Без всяких предисловий она направляется к большому амбару. Тот выкрашен только с одной стороны, в светло-голубой цвет, но при покраске дерево забыли обработать, так что теперь все неровное, грубое, в занозах. Я следую за ней и вижу, что в амбаре лежат высокие снопы люцерны посевной.

– Сколько у вас лошадей?

– Двадцать одна. Приходят и уходят. В основном спасенные.

Интересно, их спасают здесь или отсюда?

Она берет большой мачете, разрезает обхватывающее сноп перевясло, и сноп рассыпается.

– Этот Джед приехал сюда из Техаса вместе с женой. Их не хватило даже на неделю!

На мгновение я теряюсь, вспоминая, что только что она говорила о шести месяцах.

– Его жена просто взяла и однажды ночью сорвалась с места, ушла. Мне ни слова не сказала, хотя, по идее, работала на меня, что, конечно, не так, она никогда на меня не работала. Она просто-напросто ушла, а он остался здесь. – Рассказывая, она кладет мачете и начинает по частям переносить сено в кузов трактора, плотно его там утрамбовывая. – Вот какие вещи тут происходят. Тут все проверяется на прочность. Если в отношениях какие-то проблемы – тут все станет очевидно! Тут ни от чего не укрыться.

Опомнившись, я начинаю помогать ей грузить сено в трактор, показывая, на что способна. Но чем сильнее я стараюсь, тем больше все из рук валится: я вздрагиваю и роняю сено, шатаюсь под весом того, что она поднимает с легкостью, кладу пучки не той стороной, и ей приходится возвращаться и все исправлять.

– Мне нужен человек, который умеет обращаться с лошадьми и сможет подготовить их к лету. Ты ведь справишься, верно?

Она ведет разговор так, словно мы знакомы тысячу лет, словно она беседует с незнакомцами, думая, что это один и тот же человек, не прерывающий нить разговора.

Она разрезает еще одно перевясло, и мы грузим и этот сноп.

– Достаточно. – Она хлопает в ладоши. – Тебе нужны перчатки. – Она показывает на мои руки, испещренные мелкими болючими порезами от люцерны. Я их даже не замечала, но, как только перевожу на них взгляд, они начинают гореть.

– Как долго вы живете здесь?