Если любишь - солги

Небо ясное, яркое — как в разгар лета. Солнце льётся золотым дождём, воздух сияет и поёт, и впервые за долгое время мне тепло, в теле нет ватной слабости, а в голове отупляющей мути.

Мы стоим на балконе третьего этажа. Фалько обнимает меня со спины, его руки сомкнуты на моей талии, и я греюсь в надёжных объятьях. Он весь как будто из брони, но броня эта живая, горячая, и я чую спиной, как под панцирем мышц бьётся сердце. Откидываю голову ему на плечо, подставляю лицо свету. Глаза режет, но я смотрю, не моргаю.

Золото и жар стекают с небес на больничный парк, раскрашивает деревья во все оттенки охры и багрянца.

Лето пропало, съедено чёрным беспамятством, белыми стенами и горькими микстурами. Но осень нежна со мной. Я закрываю глаза, и под веками загорается огонь, море огня. Пламя ласкает, а не жжёт, и счастье наполняет грудь, и кажется, так будет всегда.

— Не передумала? — тихо спросил Фалько, коснувшись виска тёплым дыханием.

Сам того не зная, он разрушил мою маленькую вечность.

— Может, всё-таки предупредишь? Они весь континент перевернут.

Он был прав. Но… не отпустят ведь.

— Оставлю записку.

Заходить в палату не хотелось. Слишком много призраков и теней ждали там. Боль, бред, смертный холод... Фалько принёс бумагу и чернильную самописку. Пристроившись на парапете балконной ограды, я написала: "Не бойтесь, это не побег. Я чувствую себя совершенно здоровой и именно поэтому остро нуждаюсь в глотке жизни. Не ищите меня. Я вернусь через несколько дней".

Бумага и самописка уплыли в приотворённую дверь балкона, и я не удержалась от смешка. Фалько каждый день открывал новые стороны своего дара. Это было весело. Маленькая забава в череде тягостных больничных будней.

— Готова? Ничего не хочешь взять с собой?

— Только тебя.

Быстрая улыбка в ответ.

— Ну смотри!

Он подхватил меня на руки. С места вскочил на парапет и, весь окутанный мерцающим светом, сорвался вниз. Я невольно зажмурилась, а когда открыла глаза, превращение уже совершилось. Без пыльного вихря, без провала на изнанку реальности. Хлопнули крылья, облетела золотая шелуха, и прекрасный грифон устремился ввысь.

Кажется, внизу что-то кричали.

Пусть кричат. Пусть привыкают. Скоро оборотни в небе перестанут быть диковиной.

Фалько быстро набрал высоту, поймал воздушный поток и раскинул крылья, отдыхая. Я зажмурилась, чувствуя, как в груди разливается пьянящая лёгкость. Свободна! Только сейчас в полной мере ощутила, как сильно давили на меня белые больничные стены, как выматывало присутствие рядом вежливых, но неотлучных надсмотрщиков, необходимость осторожничать, оглядываться, следить за каждым словом, сопротивляться мягкому, но непрестанному принуждению… А сейчас — ветер и солнце, и руки грифона, надёжные и такие бережные, что, кажется, на его пальцах просто не могло быть когтей!

— Трансформация была нашим слабым местом, — раздался знакомый низкий голос. — Я подумал, нельзя ли ускорить дело... Быть сразу здесь и там, человеком и ависом. Получилось.

Он умолк, экономя дыхание. И вдруг засиял. А я опять упустила момент, хотя глядела во все глаза.

За долю секунды руки, держащие меня, из больших стали огромными, покрылись медной чешуёй, и я утонула в могучих объятьях, как в колыбели. Голова Фалько оказалась где-то высоко, он весь стал как гора, и его крылья распахнулись на полнеба... Мой Принц-Сокол. Мой Король-Дракон.

Впереди выросла гряда облаков, и Фалько без колебаний устремился ей навстречу. "Как ты думаешь, что будет, если дракон помчится на крыльях ветра?" — зазвучали в голове слова, похожие на гул органных труб.

Ответить я не успела. Холодный воздух загустел, разогрелся, дышать стало трудно. Мы вошли в облако, странно дымное и сухое — и сразу же вышли, вырвались в ослепительную синь. И под нами были уже не поля солнечных панелей и городки-спутники Шафлю, а сверкающий лазурно-бирюзовый простор.

Море... Не может быть. Это море!

"Тише, не ёрзай. Свалишься", — прогудел драконий голос.

А потом из бирюзы и лазури возник остров, почти такой, как в видении, навеянном рассказами Фалько под стук вагонных колёс. Белый песок, серые скалы и много зелени. На самой вершине — руины замка, похожего на каменный сад. Главное здание в форме бутона с тремя полураспустившимися лепестками. Стройная башня-дерево с обломанными ветвями. От башни шла под уклон стена, извиваясь, как змея. Или виноградная лоза?

Фалько приземлился на уступе, среди сосен, где явно не было места для гигантского дракона. Поэтому дракон налету превратился в грифона, а грифон, в последний момент — в человека. От соприкосновения с землёй нас обоих тряхнуло, я ахнула, но Фалько устоял сам и удержал на руках меня. Так, на руках, и донёс до входа в крепкий бревенчатый дом, который в своих рассказах он называл хижиной. Правда, в доме не было ни окон, ни дверей — только широкие проёмы, открытые свету и воздуху.

Он поставил меня прямо на крыльцо. Голова закружилась, и я вцепилась в лацканы его пальто. Выдохнула:

— Ну сколько можно! Неужели трудно предупредить?