Если луна принесет мне удачу

– То место, – сказала женщина, – кажется мне символом нашего положения. Мы ходим по кипящему вулкану.

Гверрандо молчал.

– Ты же будешь любить меня по-прежнему? – спросила Сусанна.

– Всегда, – ответил молодой человек.

– Я, – пробормотала женщина, – после тебя не смогу любить больше никого. Я люблю тебя больше, чем себя.

– Это неправда!

Женщина посмотрела на него с негодованием.

– И ты утверждаешь, что это неправда? – воскликнула она. – Тебе недостаточно моего слова? Чего же еще тебе нужно? – Она заплакала. – Изображать любовь, – проговорила она сквозь слезы, – это и значит чувствовать любовь, проявлять любовь, дарить любовь.

– Ты права, – сказал Гверрандо, обнимая ее. – Ладно, хватит плакать.

– А ты думаешь, что я плачу взаправду? – закричала Сусанна, заревев еще больше. – Мои слезы – одно притворство, чтобы тебе было приятно. Все для тебя, чудовище, и такова-то твоя благодарность!

Гверрандо поцеловал ее.

– Не понимаю, – сказал он, – околдовала ты меня, что ли?

– Вы прекратите наконец? – закричал возница. – Вам тут карета или меблированные комнаты?

Он остановил лошадь, слез с козел и сказал:

– Выходите.

– Негодяй! – рявкнул Гверрандо. – Да как ты смеешь…

– Выходите! – повторил кучер, грозно помахивая кнутом.

Но в этот момент появился какой-то крупный мужчина – схватив за руку кучера, он сказал:

– Спокойно. Этот господин едет со мной. Пошел!

Он занял место на козлах, рядом с возничим, и заставил его ехать дальше.

В гостинице он ожидал вознаграждения от Гверрандо, но тот постарался улизнуть со своей подругой. Мужчина погрозил ему в спину кулаком:

– Мы еще увидимся и тогда посчитаемся! – прорычал он.

* * *

Поскольку весь вечер прождали Гверрандо, который так и не появился, к вечеру дон Танкреди обратился к Эдельвейс.

– Пойдем прогуляемся на свежем воздухе, – предложил он.

Они вышли вместе с Баттистой. Коляска медленно везла их к парку Грифео, вдоль дороги, с которой видно весь Неаполь. В воздухе пахло весной, а наши друзья сильно грустили.

Молодой человек повернулся к Эдельвейс, взял ее за руку.

– Мне сказали, девушка, что завтра вы выходите замуж, – пробормотал он.

Эдельвейс покраснела, как в тот раз в горах; она смотрела ему прямо в глаза.

Под этим взглядом Баттисте не хватило духу сказать то, что он хотел.

Все трое молчали.

Уже несколько минут в небе стояла полная луна; эта луна, такая благородная и древняя, которой нравится блестеть на развалинах и освещать хороводы белок на крутых склонах, поросших травой, на опушках леса.

– Какая красивая луна! – пробормотала Эдельвейс, вздохнув.

Дон Танкреди не хотел поддаваться грусти.

– Расскажите мне что-нибудь забавное про луну, – сказал он Баттисте. И приготовился бешено хохотать.