– Да, – объяснил фокусник. – Все фокусники умеют делать свои номера с обманом. Но мои фокусы без обмана. И это лучше, поскольку было замечено: публика получает гораздо больше удовольствия, когда видит, что в шляпе какого-нибудь зрителя сделали настоящую яичницу, чем если бы это было с каким-нибудь обычным фокусом.
И в самом деле, публика в восторге разразилась долгими аплодисментами.
Незадолго до того Баттиста, который хотел избавиться от своей старой шляпы, забросил ее в клумбу приморского бульвара. Потом, увидев нищего старого оборванца, сказал ему:
– Послушайте, я только что выбросил сверток со старой шляпой. Если она вам нужна, вон он лежит.
– Благодарю вас, мой благодетель! – сказал старый оборванец.
Он зашел в клумбы, взял сверток, открыл его и, пока Баттиста наблюдал за ним издалека, с отвращением выбросил свою грязную шляпу. В этот момент подошли двое карабинеров, и старика, который, нарушая общественный порядок, прошелся по клумбам, отвели в тюрьму под яростные выкрики толпы, желавшей его линчевать.
– Прощай, старая изношенная шляпа! – пробормотал Баттиста, пока свадебный кортеж трогался в путь. – Ты лежишь там, брошенная на земле, мятая, на меня похожая. Ты часть меня, от меня отторгнутая. Таким меня видел мир. Сейчас он видит, что в этой новой шляпе это больше не прежний Баттиста. Прощай!
Не успел кортеж тронуться с места, как Фалькуччо закричал:
– Стойте!
Сейчас он чувствовал себя несколько неловко.
– Ну что там еще? – закричал дон Танкреди.
Старичок вытащил из кармана несколько бумаг.
– Пользуясь случаем, – сказал он, – я позволил себе сделать и другое брачное объявление: о моем браке с…
Он посмотрел на тетю Джудитту, которая покраснела как рак.
Присутствующие разразились долгими аплодисментами.
– Очень мило с вашей стороны! – смущенно пробормотала старая дева.
– Нужен сопровождающий для моей свояченицы! – сказал дон Танкреди. – Дядя Никола, пожалуйте!
Но доктор Фалькуччо разразился приятным смехом.
– Да что я, с ума сошел, что ли, – сказал, – жениться! Нет-нет, мне жаль девушку, которая уже стала готовиться, но я пошутил. В этих бумагах записаны стихи, которые я набросал в минуту вдохновения в честь дона Танкреди. Я их вам прочту:
Стихи доктора Фалькуччо имели шумный неуспех и были встречены с отвращением знатоками и пуристами.
Старичок в возмущении хлестнул лошадей, и карета умчалась под звон бубенцов в самую жару, скоро исчезнув из виду, в то время как тете Джудитте оказывали помощь какие-то сердобольные люди.
Глава XX
Старайтесь не стать великими людьми – Сколько чепухи, господин Солнечный Луч! – Автор впадает в банальность со своими описаниями рук, ног, плеч и моря – Заход солнца и конец романа
Свадьба прошла среди всеобщего веселья.
– Доктор Фалькуччо, – закричал дон Танкреди маленькому старичку, которого в конце концов уговорили принять участие в празднике – после того, как пустились за ним в погоню и настигли, – доктор Фалькуччо, расскажите нам, как это вы не стали великим человеком!
– Когда-то я хотел стать им, – ответил Фалькуччо, – и даже мог бы стать им, потому что данные для этого у меня были. Но знаете, что меня заставило отказаться от этого?
– Послушаем! – сказал американский дядюшка, уплетавший за обе щеки.
– Мысль о триумфе, – объяснил Фалькуччо, – и мысль о смерти в качестве великого человека. В день, когда я стал бы великим человеком, я не знал бы, что делать дальше, у меня пропали бы все желания. Я потерял бы симпатию, которую испытываю к самому себе теперь, когда я никто и хочу стать кем-то; сейчас я себя люблю. Став великим человеком, я стал бы себе чужим. Я стал бы принадлежать всем, но только не себе самому. И ради чего такая жертва? Только ради того, чтобы когда-нибудь, в день моей смерти, газеты написали обо мне: «Был ли он велик? Этот трудный вопрос разрешат потомки». Вот и все; великими становятся только ради этого. Слабое утешение, если посмотреть, каких это стоит жертв.
– Хорошо, хорошо, – закричал дон Танкреди. – А сейчас мы хотим услышать от дяди Николы, почему это ему не удалось разбогатеть в Америке.
Дядя Никола, этот совершенный янки, вынул изо рта резинку.
– Ну наконец-то! – сказал он. – Ведь это невозможно было терпеть дальше.
– Что именно?
– Да резинку. Мы американцы, или почти американцы, жуем ее только на людях. Когда нас никто не видит, мы отдыхаем. Но сейчас она мне страшно надоела.
Он привел себя в порядок.