«Если мир обрушится на нашу Республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг.

Основываясь на этой источниковой базе, можно попытаться восстановить спектр настроений, существовавших тогда в советском обществе по отношению к союзникам. Открытым остается вопрос об относительном удельном весе тех или иных настроений; об этом можно судить лишь по частоте упоминаний об этом в документах, отдавая себе при этом отчет, что внимание, например, информаторов НКВД к тем или иным высказываниям далеко не всегда отражает их реальную распространенность.

Тем не менее очевидно, что общественное мнение далеко не сводилось к воспроизведению положений официальной пропаганды. Как будет показано ниже, существовал очень широкий спектр мнений в отношении союзников, от абсолютно позитивных, до резко негативных, иногда неожиданных, иногда весьма — с точки зрения современного историка — обоснованных и рациональных.

Нельзя не согласиться с В.В. Позняковым, который пришел к выводу, что «советской внутренней пропаганде удалось добиться многих из поставленных перед нею целей… ей удалось отделить в массовом сознании советского народа «простых людей» этих стран от их политических и государственных структур»^{621}. Впрочем, существует и иная точка зрения. Так, А.В. Фатеев полагает, что «советский пропагандистский аппарат, пресса сделали немало для создания позитивного образа союзников по оружию — США, Великобритании. В результате среди значительной части народа, интеллигенции возникли иллюзии относительно возможностей длительного послевоенного сотрудничества с либеральными державами антигитлеровской коалиции»^{622}. Представляется, однако, что подобные настроения существовали не столько благодаря, сколько вопреки официальной пропаганде (тем более, что они фиксировались и до войны, хотя высказывались гораздо осторожнее и, как правило, в узком кругу)^{623}.

Уже в первые дни войны в сводках НКГБ были отмечены высказывания о том, что политика Литвинова, направленная на союз с Англией и Францией, была верной. Характерно, что подобные высказывания проходили по разделу «антисоветских», один из говоривших это был арестован^{624}. Очевидно, «органы» еще не успели осознать новую международную реальность, несмотря на заявления с обещаниями помощи со стороны правительств США и Англии, прозвучавшие 22 июня. Впрочем, в дальнейшем, особенно в 1941–1942 гг., в таких же сводках НКВД сомнения относительно результативности отношений с союзниками, не совпадающие с тоном прессы на данный день, также проходили по разряду «антисоветских»^{625}.

Как отмечает, основываясь на ленинградских материалах, Н.А. Ломагин, «сближение СССР с Англией и США в первые недели войны воспринималось населением с большой настороженностью и не являлось существенным фактором в развитии настроений — война с Германией представлялась своего рода дуэлью, в которой «демократии» в лучшем случае будут играть роль честных секундантов». И далее: «Большой интерес к международным событиям, которые в довоенном Ленинграде скорее напоминали мечты и грезы, нежели имели какое-нибудь реальное значение, через два месяца войны практически полностью исчез, уступив место насущным вопросам борьбы за выживание… По-прежнему по отношению к демократическим государствам доминировало недоверие»^{626}. Действительно, такие настроения были распространены и неоднократно фиксировались в разных регионах, но вряд ли они столь безоговорочно преобладали в массовом сознании.

Любопытно мнение инженера Ладыженского, высказанное в августе 1941 г.: «Надо было начать войну с Германией нам, и тогда, когда Германия воевала с Францией. Сейчас Англия добилась своего, она столкнула своего злейшего конкурента — Германию с идеологически чуждой и по мнению Англии подлежащей ослаблению Россией… Наверно Англия раньше предлагала нам воевать против Германии, тогда бы для последней действительно были два фронта и мы бы победили»^{627}.

Сразу же вспомнили о том, что уже пришлось пережить народам европейских стран, в частности, Великобритании. Незаметно Отечественная война стала восприниматься как продолжение Второй мировой, причем СССР как бы с самого начала оказывался «на правильной стороне», выступая чуть ли не союзником, преемником в качестве главного противника Германии, и уж, во всяком случае, товарищем по несчастью относительно Англии. Это ощущение хорошо передал в своей документальной прозе С. Кржижановский, назвавший защитные полоски на московских окнах «стеснительной, мешающей и солнцу, и глазу одеждой с чужого лондонского плеча». И добавил: «А там и сама война с лондонских плеч на наши»^{628}.