«Если мир обрушится на нашу республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1922–1941 годах

Важным, а главное, практически не искаженным источником являлись письма, направленные в ЦК партии. Необходимо, однако, отметить, что такие письма (если речь не шла о конкретных жалобах) отправляла как правило наиболее социально и политически активная часть общества, причем настроенная достаточно лояльно. В меньшей степени все вышеперечисленные каналы информации позволяли проследить за настроениями «молчаливого большинства»; тем не менее, определенные возможности для этого существовали.

Главным недостатком почти всех подобных информационных материалов является отсутствие каких бы то ни было статистических данных (исключение – материалы перлюстрации). Если в США уже в 1935 г., в Великобритании в 1937-м, во Франции – в 1939-м начали работу институты Гэллапа, проводившие регулярные опросы общественного мнения, давая тем самым довольно объективную, а главное, динамичную картину, в том числе, и по вопросам внешней политики, в СССР подобных институтов не было.

Тем не менее, в 1920-е годы нередко проводились социологические обследования разного рода. Так, в 1927 в связи с 10-летием Октября Институтом методов школьной работы было проведено обследование идеологии современного школьника. Опросом было охвачено 120 тыс. человек, всего проанализировано более полутора млн высказываний. Другими словами, мы имеем достаточно репрезентативную картину настроений нового поколения, которое в скором времени будет определять историю страны[53].

Подводя итог, можно сказать, что, как правило, советские информационные материалы все же не позволяли представить удельный вес тех или иных настроений в обществе. Составители сводок обычно подчеркивали массовость, или, напротив, единичность, подобных настроений, однако подобные оценки субъективны, ничем не подтверждены, и в результате порой вызывают сомнения. Однако очевидно, что советское политическое руководство имело в целом достаточно полную и адекватную картину спектра настроений в обществе; при этом важнейшим условием достоверности информации являлся ее комплексный характер – перепроверка данных одних материалов другими. Время от времени информационные материалы сигнализировали о проблемах, появление которых не предвиделось и не осознавалось наверху. Контроль над общественным мнением позволял более эффективно влиять на него. Кроме того, система сбора информации способствовала контролю над всеми уровнями и разновидностями властных структур.

* * *

Пользуюсь случаем вспомнить добрым словом своих покойных учителей В. Г. Трухановского, Ю. С. Борисова, З. П. Яхимович и других, ныне здравствующих; поблагодарить друзей и сотрудников из Центра по изучению отечественной культуры Института российской истории РАН, а также коллег из ИРИ, научных институтов и университетов Москвы, других российских городов за поддержку и добрые советы при написании этой работы. Большое спасибо и работникам московских архивов, а также архивов Вологды, Екатеринбурга, Ижевска, Омска, Челябинска и др. за их всегда доброжелательное отношение. И, конечно, особое спасибо моей жене за ее помощь, поддержку и терпение.

Глава 1 «Окно в мир можно закрыть газетой»: Каналы получения информации о внешнем мире

В данной главе мы рассмотрим, по каким каналам проникала в советское общество информация о внешнем мире. Очевидно, что речь должна идти и об обмене информацией как таковой, и о личных контактах[54].

В публикациях последних лет советское общество, особенно применительно к периоду 1930–1950-х гг., часто определяется как «закрытое»[55]. Одни авторы формулируют это достаточно безапелляционно. «Информационная блокада явилась частью общей блокады сферы духовной жизни народа… С начала 1930-х гг. можно говорить о полной информационной блокаде в СССР», – утверждает, например, И. В. Павлова[56]. Другие подчеркивают, что «административно-чиновничья система особые старания прилагала для изоляции общества от событий и явлений, происходивших в зарубежном мире»[57]. Третьи отмечают лишь создание предпосылок «закрытого общества»[58]. Но одновременно само применение данного термина вызывает у части исследователей советского общества явное отторжение. Нередко в этой связи встречаются упоминания о пролетарском интернационализме, об обостренном интересе к внешнему миру у молодежи, особенно в связи с ожиданиями мировой революции, о «всемирной отзывчивости» русской культуры и т. д.

Конечно, вряд ли можно точно измерить степень «закрытости» того или иного общества от внешнего мира. Тем не менее вопрос о том, какая именно тенденция, на «закрытость» или «всемирность», в эти годы преобладала, заслуживает специального рассмотрения.