— Я прекрасно помню и ее, и всю ее семью, — сказала библиотекарша. — Это была такая трагедия.
— Это вы о Кате? — удивилась я.
— Да что вы, — она махнула рукой. — Я о единственной дочке бабы Дуси говорю, Любочке, которая замуж за Петьку Злобнова вышла. Она такая веселая была, хохотушка. Знаете, Леночка, никогда ни один мужик не сможет причинить женщине столько горя, сколько она сама себе своей глупой бабьей жалостью. Он же невидный был, бесцветный какой-то, ходил за ней все время, как тень, в глаза заглядывал. Вот и выходил. Уж как баба Дуся ее уговаривала, чтобы она за него не шла. А она на своем: его, говорит, никто не любит, мне его жалко. Зато он уж ее пожалел, как своего добился.
Женщина и сейчас не могла спокойно об этом говорить.
— Злобновы, вообще, очень странная семья были, каким-то одним им известным прошлым жили. Слышала я краем уха, что когда-то, очень давно, была у них возможность получить просто сумасшедшие деньги, но сорвалась. Так они никак успокоиться не могли, все что-то искали, вынюхивали. Деньги для них всегда на первом месте были. Петька-то и бабу Дусю, когда уже зятем стал, учить вздумал, что ей деньги за лечение брать надо. А не было такого никогда! У нее и бабка, и мать людей травками пользовали и всегда считали, что не по-божески это. Кто что принесет, то и ладно. Баба Дуся и Любочку пыталась учить, да не вышло ничего, для этого одного желания и знания мало, талант нужен. Ну, баба Дуся Петьку и шуганула, сам, мол, зарабатывай, как сможешь, а меня не учи.
— Так что же, не сложилась у них жизнь, как я поняла? — я взяла инициативу в свои руки, чтобы женщина на посторонние вещи не отвлекалась.
— Не сложилась — это мягко сказано. Ревновал он ее бешено, все боялся, что поймет она, какой он никчемный, и уйдет. Она уже и Катьку родила, а он все никак не угомонится. Дошло до того, что стал ее дома запирать, к матери родной ходить запретил, сначала выпивать начал, а потом и пить уже по-серьезному. Она все терпела и жалела его. Только от веселости ее и характера легкого и помину не осталось, тоскливо ей там жилось, безрадостно. Как-то быстро она увяла, сникла. Знаете, мне кажется, она и дочку-то не очень любила, потому что та во всем на отца похожа была. Может быть, она еще долго терпела бы, да только помню дня за два до смерти избил он ее, да так сильно, что пришлось бабу Дусю звать. Она Катьку-то и забрала к себе, хотела и Любашу тоже, да ее переносить нельзя было. В 76-м это было. Вскорости они и угорели.
— Ну, отравление угарным газом не такая уж и редкость, — заметила я.
— Да, — согласилась со мной женщина, — но не летом.
— Так вы думаете, что это…
— И не я одна, — энергично закивала библиотекарша. — Видно, решила Любаша разом покончить и с ним, и с собой. Он в тот вечер сильно пьяный пришел, люди видели, как он столбы по дороге пересчитывал. Так что не стал бы он печь топить, он и трезвый этого не делал. Но батюшка наш над бабой Дусей сжалился, похоронили Любочку в освященной земле, а не за оградой, как самоубийцу. Только баба Дуся не разрешила Любашу рядом с Петькой класть. Так и лежат поврозь, будто и не муж с женой.
— Да и то сказать, — сменила она тему, — приход-то богатый, все, кто к бабе Дусе лечиться приезжает, обязательно на церковь жертвуют. Батюшка-то наш всегда, когда баба Дуся и Ксаночка за травами собираются, сам их на машине возит, куда они говорят — Евдокии-то уже трудно самой далеко ходить. А случись что с ней, люди ездить и перестанут. Когда еще Ксаночка в силу войдет? Хотя баба Дуся уже сейчас говорит, что получится у той, есть у нее к этому способности. Ксаночку-то Павел Андреевич в ученицы к ней привез года три назад, не местная она.
— Знаете, мне показалось, что Евдокия Андреевна не то, чтобы совсем Катю не любит, но… недолюбливает, что ли, — подлила я масла в огонь, потому что время шло к трем, и я хотела перейти ближе к делу.
— А вы чего же хотели? — удивилась библиотекарша. — Баба Дуся ее воспитала, направление в институт выхлопотала, а та исчезла и на глаза столько лет не показывалась. Другие-то хоть на каникулы приезжали, а эта — как пропала. Приехала только один раз, да и то как-то крадучись, чтобы не видел никто, шмыгнула в дом, хорошо, что баба Дуся в тот момент как раз появилась. У Павла Андреевича в бригаде рабочий ногу сильно повредил, так он за ней рано утром на машине приехал, а тут обратно привез. Она в дом вошла, а там Катя. Ругались они сильно, Павел даже из машины вылез, чтобы пойти посмотреть, не обижает ли кто Евдокию Андреевну. На крыльцо поднялся, а Катя выскочила, чуть с ног его не сбила, и бегом, как будто гонится за ней кто-то. Я почему это все знаю? Мы же тогда в соседних домах жили. Это сейчас она в новом живет.
— Сколько же лет она не приезжала? Может быть, не так уж много времени прошло, как вам кажется? — спокойно, говорила я себе, спокойно. Главное — не насторожить ее. Общая картина была мне ясна, оставалось выяснить у бабы Дуси кое-какие подробности, и все встанет на свои места.