Если наступит завтра

– Милая дама, я понятия не имею, кто вы такая, зато прекрасно знаю, кто я. Я – великий Борис Мельников.

Пробило десять часов. Джеф обвел глазами салоны – оба были заполнены зрителями.

– Пора начинать.

Трейси, в сотый раз кляня себя за то, что влипла в эту аферу, села напротив русского.

– Ерунда, – убеждал ее Джеф. – Положитесь на меня.

И она, как идиотка, положилась – должно быть, лишилась разума. Села тягаться с двумя самыми выдающимися в мире шахматистами, хотя сама не знала об игре ничего, кроме того, что за четыре часа успел рассказать ей Джеф.

Великий момент настал. Трейси почувствовала, что у нее дрожат ноги. Мельников улыбнулся нетерпеливым зрителям и присвистнул стюарду:

– Принесите мне коньяк «Наполеон».

– Чтобы все было по справедливости, – обратился Джеф к русскому, – предлагаю вам играть белыми и ходить первому. А в партии с мистером Негулеску белыми будет играть мисс Уитни и первой пойдет она.

Гроссмейстеры согласились.

На глазах притихших зрителей Борис Мельников протянул руку и, начиная разыгрывать гамбит, перевел пешку от ферзя на два поля вперед. «Я не просто обыграю эту женщину! Я раздавлю ее!»

Он поднял на Трейси глаза. Она взглянула на доску, кивнула и, не прикасаясь к фигурам, поднялась и направилась в салон, где ее ждал Негулеску. Стюард расчищал ей дорогу. В соседний салон набилось человек сто. Все с интересом наблюдали, как Трейси занимала место за доской.

– А вот и вы, голубка. Еще не обыграли Бориса? – Румын раскатисто рассмеялся своей шутке.

– Стараюсь, мистер Негулеску, – спокойно ответила Трейси и перевела белую пешку от ферзя на два поля вперед. Румын посмотрел на нее и ухмыльнулся. Через час у него был назначен сеанс массажа, но он рассчитывал завершить партию раньше. И двинул черную пешку навстречу белой. Трейси несколько секунд изучала положение, затем встала. Стюард проводил ее к столу Мельникова.

Трейси села за стол и передвинула черную пешку на две клетки вперед. Краем глаза она заметила, как стоявший позади остальных Джеф едва заметно одобрительно кивнул.

Ни секунды не размышляя, Мельников пошел пешкой от слона с фланга ферзя.

Через две минуты Трейси повторила его ход на доске против Негулеску. Румын ответил королевской пешкой.

Трейси поднялась и пошла в салон, где ее ждал русский, и там тоже сыграла королевской пешкой.

«А она не совсем профан! – удивился русский. – Ну-ка, посмотрим, как она поступит вот в этом случае», – и пошел конем от слона на фланге ферзя.

Трейси запомнила его ход и точно так же сыграла против Негулеску. Тот сходил пешкой от слона, и Трейси поспешила с его ответом к русскому.

Со все возрастающим удивлением гроссмейстеры начали сознавать, что столкнулись с блестящей шахматисткой. Какие бы хитроумные ходы они ни делали, дилетантка достойно отвечала на них. И поскольку гроссмейстеры сидели в разных салонах, им не приходило в голову, что, по сути, они играют друг против друга. Как бы ни пошел Мельников, Трейси воспроизводила его ход с Негулеску. А ответы румына использовала против русского.

Вскоре с мастеров слетела вся самоуверенность – теперь они боролись за свою репутацию. Обдумывая ходы, бегали по салонам и яростно затягивались сигаретами. Одна Трейси казалась спокойной.

В начале игры, чтобы поскорее кончить дело, Мельников попытался пожертвовать пешкой и создать угрозу белым слоном на фланге черного короля. Когда Трейси воспроизвела его ход на доске Негулеску, тот обдумал ситуацию и, отказавшись от жертвы, прикрылся. Мельников выдвинул слона на седьмую линию, чтобы дать свободу ладье, и румын быстро защитился, не позволяя разрушить свой пешечный строй.

Игра без перерыва продолжалась четыре часа, но ни один человек не покинул салонов. Мастера хранили в голове сотни партий, которые сыграли другие шахматисты. И теперь в эндшпиле узнали почерк друг друга.

«Мерзавка! – подумал Мельников. – Она училась у Негулеску. Это он ее натаскал!»

«Протеже Мельникова, – решил румын. – Его школа!»

Чем сильнее возрастало сопротивление Трейси, тем яснее сознавали гроссмейстеры, что партии не удастся довести до победного конца. Дело оборачивалось ничьей.

На шестом часу игры к четырем утра на каждой доске из фигур оставалось по три пешки, ладье и королю. Ни у одной из сторон шансов на победу не было. Мельников изучил позицию, вздохнул и проговорил:

– Предлагаю ничью.

– Согласна, – ответила Трейси, стараясь перекричать рев зрителей.

Она вернулась к румыну, но не успела сесть, как тот сдавленным голосом произнес:

– Предлагаю ничью.

Зрители закричали, эхом отвечая на бурную реакцию из салона Мельникова. Люди не верили собственным глазам. Никому не известная женщина одновременно свела вничью партии с двумя знаменитейшими шахматистами мира. Рядом с Трейси оказался Джеф.

– Пошли. Нам обоим надо выпить.

Они удалились, а Борис Мельников и Петр Негулеску так и сидели, тупо уставившись на доски.

За столиком на двоих в баре на верхней палубе Джеф заметил:

– Это было красиво. Видели, какое было у Мельникова лицо? Я подумал, что его вот-вот хватит инфаркт.