— Сегодня пятница, и Ривер ночует у моей матери. А на танцполе будет выступать вполне приличная группа. Я заеду за тобой через час.
— Мне нечего надеть, Анна. Думаю, что я просто отправлюсь домой и лягу спать.
Уперев руки в бока, она поджимает губы и говорит:
— Нет, Шарлотта, ты пойдешь. У меня целая куча платьев и я заеду за тобой через час.
— Платьев? — озадаченно переспрашиваю я. Последний наряд, который можно было хоть как-то соотнести с платьем, был джинсовой юбкой, и я надевала ее лет пять назад. — Это какая-то шикарная дискотека?
— Нет, — вздыхает она, — но иногда приятно одеться красиво, если выдается такая возможность. Я не собираюсь привозить тебе платья наподобие тех, что надевают на выпускной. Остынь. У меня есть одно, которое, я уверена, просто отлично будет смотреться на тебе. У тебя есть какие-нибудь сапожки?
— Есть какие-то черные... до колена.
— Отлично... увидимся через час.
Закончив со столиками, я направляюсь на кухню, где Снайпер почти закончил закрывать кухню.
— А ты собираешься на танцы сегодня вечером? — спрашиваю я, молясь Богу, чтобы так и было, и там был еще один человек, которого я знаю.
— Ага, Анна заставила меня.
Я смеюсь.
— Она тебе правда нравится, да?
Искоса посмотрев на меня, Снайпер ухмыляется и подмигивает мне. Полагаю, это и есть его ответ.
Час спустя, я заканчиваю наносить макияж и делать прическу, и мы с Айком сидим и ждем Анну.
— Не слишком ли много? — спрашиваю я, указывая на свое лицо.
— Нет, выглядишь сексуально, — заверяет он меня, улыбаясь мне своей знаменитой, захватывающей дух улыбкой. — Будешь там самой горячей девчонкой.
— Сомневаюсь, — возражаю я, но краснею.
— А я ни капли, — когда наши взгляды встречаются, мои щеки вспыхивают. Он так напряженно смотрит на меня.
Не знаю зачем, но я спрашиваю:
— Ты бы пригласил меня на танец сегодня вечером, если бы мог?
Он выгибает брови, удивленный моим вопросом. Встав, он смотрит на меня сверху вниз с серьезным выражением лица.
— Мы бы танцевали под каждую песню, черт возьми. Я не дал бы тебе ни единого шанса потанцевать с кем-то еще, — когда он сглатывает, его адамово яблоко дергается, а у меня сжимается сердце. Нет смысла отрицать, что между нами есть какое-то притяжение, и порой я гадаю, испытываю ли такие чувства только я, но теперь знаю точно. У Айка ко мне такие же чувства. — Но так как я не смогу, не потанцуешь ли ты со мной сейчас? — приходит
— Но как?..
— Это может показаться странным, ведь мы не можем касаться друг друга, но мы можем одновременно двигаться.
— А музыка?
Улыбнувшись, он говорит:
— Я спою.
— Ты будешь петь? — ухмыляюсь я.
— Ну, я попробую, но уверен, что смогу исполнить эту песню.
— Ха, на все руки мастер? — дразню я.
— Руки-крюки, — самокритично отвечает он.
— Ладно. И как мы это сделаем?
— Встань вот сюда и положи руки на спинку стула.
— Зачем?
— Чтобы не упасть, — я делаю, как он велит, а он подходит ко мне так близко, как только может. Тело покалывает от желания прижаться к нему, но я сопротивляюсь этому желанию. Не к чему прижиматься. — А теперь закрой глаза. Представь, что мои руки лежат на твоих бедрах, а твои руки обхватывают мои плечи, и покачивайся вправо-влево.
Я начинаю двигаться согласно его инструкциям, и когда он говорит, его губы оказываются рядом с моим ухом, и его голос проходит сквозь все мое тело, отчего я начинаю дрожать. Мне так сильно хочется почувствовать его, прикоснуться к нему. Он начинает напевать старую песню Трэвиса Тритта «
Закрыв глаза, я слушаю, как Айк негромко напевает мне на ухо. Покачиваясь из стороны в сторону, я представляю нас на танцполе, где вокруг танцуют и улыбаются друг другу другие пары; где-то на заднем плане играет музыка, а Айк подпевает вслед за исполнителями песни. Вот так все и должно быть. Айк не должен был умереть, он должен был быть сейчас здесь, прижимать меня к себе и танцевать со мной. Мне хочется разозлиться, но слова песни так глубоко затрагивают меня, что я заставляю себя погрузиться в момент, пока он не закончился.
Сердце начинает болеть, когда до меня доходит смысл, скрывающийся в словах песни. Айк рассказывает мне, как бы все могло быть, если бы мы могли быть вместе; если бы он был жив, и мы могли прикасаться друг к другу. Глаза у меня увлажняются, а горло сжимается от обилия эмоций.
— Открой глаза, Шарлотта, — шепчет Айк, и я понимаю, что песня закончилась. Я еще сильнее зажмуриваюсь, желая еще хоть ненадолго удержать этот чудесный момент. Мне не хочется отпускать его — образ, так четко нарисовавшийся в моей голове, где я танцую в объятьях Айка МакДермотта.
Когда я открываю глаза, мы по-прежнему стоим, покачиваясь в унисон.