Если он опасен

К сожалению, прежде чем выйти на переговоры, преступники не забыли надеть темные очки, чем сразу лишили Аргуса главного средства воздействия. Корник к тому же вытащил из сапога огромный нож и приставил к спине Лорелей. Да, если план спасения и существовал, то в эту минуту действия заметно осложнились.

— Шагай передо мной, — распорядился негодяй. — Не вздумай показать, что за спиной нож, и не пытайся убежать. Такер сразу выстрелит герцогу в живот, и тогда сможешь понаблюдать, как папочка медленно испускает дух.

Пока Такер отпирал дверь, в голову пленницы вихрем пронеслось несколько дерзких вариантов немедленного освобождения. Но всякий раз конец оказывался печальным: или она стояла над умирающим отцом, или сама лежала в луже крови. Возможно, Корник и в самом деле был всего лишь трусом и даже глупцом: позарился на богатство и власть, но даже не задумался о последствиях. Однако в одном сомневаться не приходилось: угрожать он умел отлично. Безошибочно почувствовал ее страх за спасителей, а поскольку не был уверен в отношении Аргуса, начал угрожать жизни и здоровью самого близкого и дорогого из родственников. Но как бы ни складывались обстоятельства, нужно было немедленно изобрести способ и предупредить отца о том, что к ее спине приставлен нож: даже сейчас острие больно царапало кожу.

Аргус вздохнул с облегчением: первой из хижины вышла Лорелей, а следом за ней показался Корник. Однако радоваться было рано: опасность отнюдь не миновала. К тому же как только любимая приблизилась на несколько шагов, стало заметно, что усталое бледное лицо сплошь покрыто синяками и кровоподтеками. Судя по лаконичному, но весьма красноречивому ругательству, герцог тоже успел заметить следы насилия. Захотелось в тот же миг расплатиться сполна, заставить подлеца изрядно помучиться перед смертью. Невысокая, хрупкая Лорелей не могла представлять серьезной угрозы, и безжалостный удар по лицу никак нельзя было оправдать попыткой обороны.

— Продолжаешь истязать тех, кто не способен ответить?

Сэр Уэрлок понимал, что не стоит злить противника, однако самоуверенного вида вынести не мог.

— Я всего лишь призвал ее к порядку, когда она пыталась убежать, — безмятежно пояснил Корник. — Боюсь, герцог окончательно избаловал девчонку: совсем не слушается. Не напрасно говорят: «Пожалеешь розгу, испортишь ребенка».

Он укоризненно покачал головой.

Не успел Аргус ответить, как герцог шагнул вперед и сдержанно произнес:

— Сэр, у вас все еще остается возможность уйти отсюда свободным человеком. Если немедленно освободите мою дочь, покинете Санданмор, а потом и страну, мы не станем вас ни преследовать, ни выдвигать обвинений.

— Папа, этот человек убил Джеймса, — негромко напомнила Лорелей.

Благородное предложение отца заслуживало уважения, но разве допустимо оставлять без возмездия гибель ни в чем не повинного дровосека?

— Джеймс смог бы меня понять, — ответил отец. — Я хорошо его знал, а потому уверен: старик с готовностью отдал бы жизнь за твою свободу.

— Неужели надеетесь, что я поверю пустым обещаниям? — усмехнулся Корник. — Возможно, вы сдержите слово, но вот Уэрлок даже и не подумает. Он ни словом, ни жестом не поддержал предложение. Да и ваша дочь не ленилась напоминать, что его родственники непременно отомстят.

Герцог хорошо знал, что дочь остра на язык. Он посмотрел на Лорелей с легкой укоризной, однако она лишь улыбнулась и едва заметно подмигнула. В глазах отца мелькнул вопрос: дочь что-то пыталась сказать, но что? Этот небольшой фокус они придумали давно, чтобы показать, что необходимо обсудить нечто важное, но так, чтобы дети ничего не поняли. Не зря томительно долгими зимними вечерами один из слуг обучал герцога и его дочку древнему гэльскому языку — наречию шотландцев. Усилия не пропали даром, и причудливые кельтские слова служили им верой и правдой, когда возникала необходимость обменяться мнениями об очередной проделке близнецов, а Аксель и Вольфганг обреченно ожидали наказания. Вот и сейчас Лорелей воспользовалась тайным знанием и коротко сообщила отцу о приставленном к спине ноже.

— Что ты сказала? — Корник надавил на нож сильнее, и острие еще больнее вонзилось в кожу.

— Я сказала отцу, что он хороший, добрый человек, и за это я очень его люблю. — Голос Лорелей прозвучал вполне искренне и невинно, однако враг смотрел с нескрываемым сомнением. — В критический момент такое признание необходимо, — пояснила Лорелей.

— Что за ерунда! — отмахнулся Корник, очевидно, все-таки поверив, но на всякий случай обернулся и проверил, прикрывает ли Такер тыл.