Если остаться жить

— Люди не боги, — вставил Илья Львович, который вышел к завтраку. — Ты всегда от людей требуешь, чтобы они были сверхлюдьми. Сегодня воскресенье, и ничего не будет страшного, если Сергей начнет заниматься на день позже.

Илья Львович по мере возможности всегда стремился успокоить Инну Семеновну, приводя ей самые простые доводы.

— А если он уехал с ней? — не сдавалась Инна Семеновна.

— Он не уехал с ней. Ты умный человек, но когда тебя что-нибудь волнует, абсолютно не умеешь трезво рассуждать. Одно из двух. Либо он ее проводил и просто где-то гуляет. Я считаю, что в этом нет ничего особенного. Человек не может быть все время на людях (Илья Львович судил по себе). Или же она еще не уехала, и они гуляют вместе. В этом тоже нет ничего особенного. И слава богу, что ты больше с ней ни о чем не говорила. Я бы на твоем месте не отталкивал Марину, а, наоборот, использовал ее влияние на Сергея. Потому что если он ее любит, тебе придется все равно с этим считаться.

— Он сказал мне, что не любит ее.

— Когда? — спросила Ира.

— Вчера.

— Он наврал тебе, — сказала Ира.

- Зачем? Я ведь его не спрашивала, — настаивала Инна Семеновна…

— Ну тогда тем более, миленький, тебе нечего волноваться — обрадовался Илья Львович и погладил жену по ее маленьким, пухлым, почти детским пальчикам, которые так не вязались с ее значительной царственной внешностью. — Если Сергей ее не любит, то он ее проводит и вернется обратно. А вообще я ничуть не удивлюсь, если он сейчас не сможет готовиться к экзаменам. Окончить за несколько месяцев три класса школы, абсолютно не умея учиться и без всякой внутренней подготовки — это просто чудо, которое ты с ним совершила. И мне кажется, он сейчас находится на грани срыва. Дело не в том, что он должен отдохнуть, ему нужно время для того, чтобы он смог переварить свое новое социальное положение, войти в него, окрепнуть. Уж слишком большой скачок он сделал.

— Но ты пойми (у Инны Семеновны всегда была своя логика, в согласии с которой она и действовала), если он не поступит сейчас в институт, ему придется вернуться в Тамбов, потому что с трехмесячной пропиской его здесь никто на работу не возьмет, в Тамбове же его убьют.

— Он только что оттуда — и его никто не убил, — парировал Илья Львович.

— Почему его не убили, я не знаю, а вот то, что там на каждом заборе написано «Смерть Куксаю», это я видела собственными глазами. Если его не убьют, его заставят воровать. Второй раз вырвать его из этой среды у меня уже не хватит сил. Ты, наверное, не видишь, что я этот воз везу уже на последнем дыхании?

— Вижу, но кто тебе виноват? — воспользовался вставить Илья Львович, считая, что его жена совершенно зря убивает себя и свой талант. — Кто тебе виноват, что ты тратишь силы неизвестно на что, вместо того чтобы писать.

— Чтобы писать, я должна довести до конца эту историю. О чем писать, если Сергей может сорваться в любую минуту!

Инна Семеновна, оправдываясь, почему она тратит «на чужих людей» (как ее упрекали близкие) столько сил, каждому придумывала свой довод, который, как она считала, будет тому понятен.

Вот и теперь она сказала Илье Львовичу, будто собирается писать о Сергее, хотя всем уже было ясно, что писать о нем она не будет, чтобы не травмировать его и так израненное самолюбие.

Илья Львович хорошо знал свою жену,

— Сейчас ты еще расскажешь легенду о голубке, — сказал он.

Инна Семеновна действительно всегда рассказывала эту легенду, когда ее начинали упрекать в «чрезмерной трате сил» и «ненужном самопожертвовании».

По легенде, человек пришел к Зевсу и попросил освободить голубку. «Хорошо, — сказал Зевс, — но ты должен выкупить ее своим телом. Вот тебе весы, на одну чашу я кладу голубку». Человек начал разрывать свое тело и бросать на весы, но чаша с голубкой все перевешивала. И только когда человек весь бросился на чашу весов, они, заколебавшись, медленно пошли вниз.

— Нет, — сказала Инна Семеновна, — я тебе не буду рассказывать легенду о голубке. Я тебе расскажу другую историю, которую мне недавно рассказала моя старая тетка, и я наконец что-то поняла про себя. Моя бабушка, которая до революции, как ты знаешь, жила на Почтовой улице, собирала всех бедных детей с этой улицы и мыла им головы.

— Пусик, — сказал Илья Львович, нежно целуя жену, — ты такой смешной.

Сергей пришел вечером, когда Инна Семеновна уже успела позвонить и в «Скорую помощь», и в милицию, и в ОРУД-ГАИ. Чтобы не раздражать Илью Львовича, который считал, что его жена, взявшая на себя роль Макаренко, обладает только одним недостатком — не умеет воспитывать, Инна Семеновна не задала Сергею ни одного вопроса. Она сделала вид, будто вовсе и не волновалась.

К Ире Сергей зашел, как только поужинал.

— Еще жива?

Ира промолчала.

— Не с кем посоветоваться, пришел к тебе. Придумай, пожалуйста, как бы мне дней десять отсутствовать?

— Как отсутствовать?

— А вот так, как сегодня, только чтобы Инна Семеновна не сходила с ума.

Ира удивилась, она была уверена, что Сергей ничего не заметил, все же в прошлом Инна Семеновна была актрисой.