Если покинешь меня

— Хорошо вам разглагольствовать, профессор, — вздохнула Баронесса, — недели через две вы будете разгуливать с сигарой в зубах по Елисейским полям!

Бумажный голубь закружился под потолком и штопором упал на стол. Веснушчатая мордашка Бронека расплылась в виноватой испуганной улыбке. Гонзик расправил помятое крыло голубя и отправил его в обратный путь, но непослушная птица, описав красивую дугу, приземлилась на верхних нарах у девушек. Ирена в пальто, накинутом поверх пижамы, открывала большим ключом килограммовую банку мясных консервов. Младшая, Ганка, наклонила к ней растрепанную белокурую голову. Ее полные, немного чувственные губы были сосредоточенно приоткрыты, на лбу и подбородке краснели пятнышки угрей.

Гонзик машинально поднес к губам банку с кофе, глянул на верхние нары, на Ирену. В нежном, тонком лице с маленьким ртом была какая-то неправильность, но Гонзик не мог понять, в чем она заключалась.

Консервная банка была наконец открыта. Ирена наклонилась, чтобы положить ключ на полку. У Гонзика зарделись уши: щелка в пижаме из-за недостающей пуговицы расширилась и открыла молодой, упругий профиль груди. Гонзик в смятении отвел глаза, но вскоре снова уставился на Ирену. Взяв обеими руками жестяную банку, он пил, в горле становилось горячо; волнуясь, он глотал отвратительную бурду, чувствуя какую-то вину и в то же время страх, что кто-нибудь откроет его тайну.

Ключ был водворен на полку. Гонзик разочарованно вздохнул. Ирена скомкала бумажного голубя и спокойно вытерла им жир на приподнятой крышке консервной банки. Гонзик нахмурился и встал: вчера ей было жалко одолжить ему свою миску. Что, собственно, в ней интересного? Волосы, накрученные на бумажки… Ему все хотелось смотреть куда-нибудь в другое место, но он никак не мог оторвать глаз от Ирены. Наконец его осенило: он ее ненавидит. Однако окончательно в этом он уверен не был.

В коридоре послышались шаги, немецкая речь. Ганка перестала жевать и заморгала лишенными ресниц глазами.

— Шериф и Кодл с ним.

Двери шумно распахнулись. Вошел человек с круглым, сияющим, толстоносым лицом. Густые колечки седеющих волос ореолом обрамляли низкий лоб.

— Приветствую вас, братья! — с пафосом воскликнул вошедший. Стряхнув капли воды с широкополой шляпы, какие носили когда-то художники, он прошел к столу, грузно ступая на пятки. Без всяких околичностей он обнял Вацлава, а Гонзику и Ярде долго тряс руки и по-дружески крепко хлопал их по спине.

— Одну постель я для вас освободил в седьмой комнате. Все я уже знаю, все уже устроено, — затараторил он, тяжело дыша. — И зовите меня папаша Кодл. Буду счастлив, если вы увидите во мне подлинного папашу, так же, как и все в лагере. — Кодл умиленно склонил голову к плечу. От уголков глаз, светившихся теплом и лаской, к вискам разбежались лучи морщинок. — Ведь у папаши Кодла одно-единственное желание в этой жизни, дети мои: чтоб вы нашли тут вторую родину после столь трагично утраченной первой.

Затем он подступил к нарам девушек, заложил пухлые руки за спину и, одобрительно подмигнув, проговорил:

— «Corned beef»[34]. Это нам по вкусу, да?

Стремительно повернувшись к парням, Кодл продолжал:

— Вы мне тут с девушками — ни-ни. Этого мы здесь не терпим! — И Кодл погрозил пальцем, потом вытер платком вспотевшее лицо.

Штефанский неуклюже вышел из своего угла у двери и, сильно побледнев, встал, вытянув руки по швам.

— Egi… eligibit[35] для меня не поступил? — забормотал он на ломаном чешском языке.

Папаша Кодл сочувственно развел руками.

— Пока еще нет, голубчик. Потерпи, вскорости и о тебе вспомнят и дадут разрешение на въезд… — Кодл с искренним участием глядел на крючковатый нос поляка, казавшийся несоразмерно большим по сравнению с узкими плечами его донкихотской фигуры. — Спешить не в характере канадцев. Потерпи, друг. Как только поеду во Франкфурт, свяжусь с генеральным консулом. Ты ведь знаешь папашу Кодла? Он имеет привычку идти прямо in medias res[36] дела.

В дверях появилась желтая скуластая физиономия человека в черном, блестевшем от дождя плаще. За ним вошел плечистый длиннорукий парень.

— Трое новичков, — проворно подскочил к вошедшему папаша Кодл и по-немецки отрекомендовал троих друзей. Затем, почтительно указав на вошедшего в черном плаще, Кодл провозгласил: — Герр Зиберт, начальник лагеря. — В сиплом голосе Кодла послышались нотки преданности. — А это Пепек, начальник вашего барака, — кивнул Кодл в сторону хмурого молодца с маленькой головкой на широких плечах. Своим могучим туловищем на коротких ногах и непомерно длинными руками Пепек напоминал гориллу.

Герр Зиберт, глядя куда-то в сторону, сунул новичкам плоскую холодную ладонь.

— Итак, мы встретились снова. — Зиберт кашлянул и начал протирать запотевшие в комнате очки.

Все озадаченно смотрели на его желтое лицо, впалые щеки, на угловатый череп с коротко остриженными белесыми волосами.

Профессор поднялся со скамейки, чуть толкнув стол животом.