Если покинешь меня

Профессор коркой хлеба вытер тарелку, выпил пиво, погрузив взъерошенные усы в пену. Баронесса сидела напротив, положив на стол руки со сплетенными костлявыми пальцами, она хотела бы смотреть куда-нибудь в сторону, но стариковские уши с торчащими клочьями волос, лоснящийся, покрытый пятнами пиджак, тяжелый золотой перстень Маркуса, особенно странно выглядевший на его руке, притягивали ее взгляд, точно магнитом.

— Когда здесь голодали маленькие люди, то это было каким-то неотъемлемым свойством их судьбы, но профессор Маркус, имя которого было широко известно далеко за границами Чехословакии!..

Баронесса почувствовала большое облегчение от сознания, что для нее лагерная жизнь теперь уже позади.

Это было логическим, само собой разумеющимся концом: она всегда твердо верила в свое счастье, всегда жила припеваючи, и ей казалось, что легче Земле вращаться в другую сторону, чем ей утратить везенье. Лагерь для нее был только неприятной переходной ступенью. Ее ощущения здесь были сходны с переживаниями богача, пострадавшего от пожара. Одновременно с ним погорел и сосед бедняк. У обоих в пламени погибло все имущество, оба остались с пустыми руками. Но между ними все же существенная разница: богач, несмотря ни на что, уверен, что он так или иначе, но непременно скоро будет жить в новом, еще лучшем доме.

Теперь она почувствовала слабость своей философии, ее начала тревожить неясная мысль о том, что «красные», распространив свое влияние на половину мира, впрямь изменили эклиптику. Родственная Баронессе социальная среда почувствовала это на своей шкуре. Вот почему стало очевидным, что и она лично выбралась из трясины только в силу случайности. Огромное счастье ей привалило. А какая неудача постигла этого одряхлевшего интеллигента, говорящего на пяти языках!

Маркус обратил внимание, что Баронесса ничего не ест.

— Полчаса назад вы говорили, что голодны.

— У меня почему-то пропал аппетит. Фриц! — вдруг крикнула она.

В дверях стоял господин со шляпой в руках: волосы с проседью, орлиный нос на розовом лице. Фриц, щуря глаза за сильными стеклами очков, осматривал зал. Увидев Баронессу, он помахал ей шляпой и приблизился к столу.

Баронесса познакомила мужчин.

— Выпьете кофе? — спросила она Таугвица.

Фабрикант нерешительно, со смущенной улыбкой огляделся вокруг и сел точно так же, как вначале села Баронесса: на краешек стула. Он провел мягкой ладонью по лицу и немного поморщился при виде плохо вымытой чашки поданного ему кофе, посмотрел на затоптанный пол, усеянный спичками и окурками, скользнул глазами по наполовину отклеившемуся плакату с рекламой кока-колы. В одном углу группа молодежи азартно хлестала картами по столу. В противоположном сидела девица, поджав ноги и печально положив на колени голову. Какой-то бледный парень с низким лбом и пестрым платком вокруг шеи что-то наигрывал на балалайке. Таугвиц попросил официанта принести кофе в чистой чашке.

— Недавно в нашем союзе промышленников собирали пожертвования на эмигрантские лагеря. Мы, надо сказать, не поскупились. Меня очень интересует, на что пошли деньги. Здесь, во всяком случае, этого не видно…

Баронесса посмотрела на профессора, как бы немного извиняясь.

Фабрикант вздохнул.

— Проклятый коммунизм, — сказал Таугвиц, — что он с нами делает! Разве все эти безобразия можно терпеть! Разбитые семьи, люди на грани гибели, как была Агнесса… — он кивнул на Баронессу.

Маркус помешивал ложечкой холодный кофе и сосредоточенно молчал. Баронесса встревоженно посмотрела на его потемневший лоб.

— Посмотрите на Германию! — продолжал фабрикант. — Более половины моих заказчиков остались в русской зоне. Нет, все это неестественно, эти преграды в мире… Ведь перед войной из Чехословакии мне доставляли первосортную хребтовую кожу. С того времени мы с Агнессой и знаем друг друга.

— Фриц, — сказала Баронесса, — тот студент, ради которого мы сюда приехали, покончил самоубийством.

Рука Таугвица с чашкой кофе опустилась на стол.

— Как он до этого дошел?

— Здесь, в Валке, подобные решения приходят в голову многим молодым людям, — отозвался профессор и с шумом поставил свою чашку на стол.

Таугвиц, соболезнуя, наклонил голову, но тут же с заметным нетерпением посмотрел на часы.

— Нам нужно торопиться. — Фриц коснулся руки Баронессы.

Она кивнула, потом долго, не мигая, смотрела на профессора и, как-то торжественно вздохнув, произнесла:

— Профессор Маркус — мой друг. Не могу я его здесь покинуть.

Маркус приоткрыл рот от удивления, а Таугвиц после такого заявления снял очки и начал их протирать.

— Ja, um Gotteswillen, что вы хотите сделать? — Фабрикант поднялся со своего места. Он озадаченно глядел на сгорбившегося профессора, на его лице промелькнула усмешка, казалось, что он приготовился пошутить, но передумал и стал серьезным.