Читаем Если покинешь меня полностью

Но все это теперь уже где-то далеко-далеко, в безвозвратном прошлом. Однако заглянем в сегодняшний день. Что же это стало с настоящим, будь оно трижды проклято? Ярда иронически скривил губы. Где же красный лак и сияющий хром, гараж с женским обслуживающим персоналом?! Кажется, всего этого достичь будет не так-то просто.

Только что поставленный на шасси и впервые пущенный после капитального ремонта мотор страшно стучал.

— У него очень большое опережение, — не удержался Ярда.

Рабочие оглянулись на Ярду.

Он припомнил жаргонные словечки, бытовавшие в мастерской, и, применив жалкие познания немецкого, сказал:

— Gross — Vorzündung!

На него смотрели недоверчиво и позвали мастера. Тот смерил непрошеного гостя сердитым взглядом, вынул изо рта чубук и усмехнулся.

— Чем можем служить, господин? Отрегулировать тормоза, отшлифовать или сделать капитальный?

В лице, заросшем редкой седой щетиной, в узких щелках глаз — злорадство.

— Ищу работу. Я специалист, знаю все марки автомашин и ваши тоже — все.

Прищуренные глаза мастера мгновение ехидно смотрели в покорное лицо Ярды.

— Tschechen, was?[55] Из Валки? Ну, конечно, именно из того сброда! So a Gesindel! Я на третий же день недосчитался бы половины инструментов. Убирайся подобру-поздорову, и чем скорее, тем лучше! Raus, raus, raus[56]. — Немец выразительно показал рукой на выход.

Так как Ярда минутку помешкал, то мастер без всяких церемоний схватил его за плечо и стал выталкивать вон.

Ярда сбросил его руку со своего плеча.

— Я не какой-нибудь вор! А орать вы можете на своих подмастерьев!

Ярда с возмущением оглянулся, подергивая плечом, чтобы поправить задравшийся воротник. Мастер, посасывая чубук, встал в воротах, глаза его были сощурены так, что оставались лишь узенькие щелочки. Круглое лицо мелко тряслось от довольного язвительного смеха.

За ближайшим углом Ярда злобно оглянулся.

— Хохочешь, как болван, но смеяться последним буду я! — Ярда не удержался и подпрыгнул на одной ножке, как мальчуган.

«Джип» с длинной хромированной антенной, с четырьмя пассажирами в белых шлемах американской военной полиции тихо ехал по улице. Патрульные на задних сиденьях высматривали пешеходов в военной форме. Ярда улыбнулся.

— Наконец-то, наконец-то!..

Резкие звуки оркестриона, вырвавшиеся сквозь приоткрытую дверь, ударили в уши. Вчерашняя девица украсила сегодня свою увядшую шею черной бархатной ленточкой. С профессиональной улыбкой на устах женщина уныло бродила между столиками. На ее лице можно было прочесть заведомое сознание неудачи. Каждый, кому перепадала марка-другая, думает сперва о куске мяса, а не о любви. Ярда осторожно осмотрелся. Правую руку он судорожно сжимал в кармане брюк, как будто боялся, что кто-то лишит его первого неожиданного успеха.

Худой человек сидит на высоком стуле, склонившись над стойкой бара. У него сплюснутый череп, выпученные глаза. На губах бессознательная, застывшая улыбка, нагонявшая бог весть почему страх. Ярда обратился к нему:

— Я хотел бы купить универсальные клещи. Сколько могут они стоить, коллега?

Колчана с недовернем посмотрел на него.

— Это дефицитная штука, — кивнул он понимающе. — Марок двадцать пять — тридцать, дешевле не достать.

Ярда подошел к компании на другом конце зала. На столе перед каждым — черный кофе и двойная порция рома. Стало быть, люди солидные.

— Клещи не купите? У них изолированные ручки. Тридцать пять марок, и ни на грош дешевле.

Пять минут переговоров, перебранки и смятые марки в кармане у Ярды. Он заторопился к выходу, но бархатная ленточка внезапно приблизилась к его уху.

— Заработал! — В шепоте проститутки чувствовалась наигранная радость. — Отпразднуем, Джонни? Ой, какие у тебя чудесные волосики…

Ярда упрямо пробирался к выходу. Выпученные глаза повернулись в его сторону, и он услышал слова Колчавы:

— Лопух! Мог бы получить самое малое сорок…

Но Ярда не слушал. «Тридцать марок», — выстукивало его сердце. «Тридцать марок», — звоном отзывалось в ушах. Ощущение победы щекотало ладони: он прорвал темный круг неизвестности, прочно ступил на первую ступеньку пути, ведущего вверх. Теперь уже дело как-нибудь пойдет. «Куда вам до меня, взбалмошный студентик и неженка Гонза, считающий себя искателем приключений и ревущий в подушку из-за одной-единственной девки! Вам ли тягаться со мной?»

Колбасы висят за стеклом, как ровный строй солдатиков. Даже на противоположной стороне улицы чувствует Ярда дивный запах колбасы!

Перейти на страницу:

Все книги серии Зарубежный роман XX века

Равнодушные
Равнодушные

«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы. Разговоры, свидания, мысли…Перевод с итальянского Льва Вершинина.По книге снят фильм: Италия — Франция, 1964 г. Режиссер: Франческо Мазелли.В ролях: Клаудия Кардинале (Карла), Род Стайгер (Лео), Шелли Уинтерс (Лиза), Томас Милан (Майкл), Полетт Годдар (Марияграция).

Альберто Моравиа , Злата Михайловна Потапова , Константин Михайлович Станюкович

Проза / Классическая проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее