Если покинешь меня

Секретарь смотрел на него без всякого интереса. Для него лицо Вацлава было просто одним из многих лиц, виденных в лагере. В мыслях он уже ужинал в перворазрядном нюрнбергском отеле. Умыться, снять «рабочий» костюм, переодеться в черный и поскорее забыть проклятый лагерь, вонь похлебки, пота и нечистот. За день своей инспекторской поездки секретарь устал. Ему осточертели и свои собственные стереотипные фразы, и докучливые, до бесконечности однообразные жалобы лагерников. Ему не терпелось поскорее попасть в гостиницу: он заприметил там сегодня утром смазливую девчонку. С ней можно было бы приятно скоротать вечер. А тут теряешь время на бессмысленную болтовню.

Ему стоило больших усилий исполнить последние служебные обязанности этого дня.

— Сволочи! — он хрустнул пальцами. — Вот так они намерены извести чешскую интеллигенцию! Отказать ей в праве на образование, втоптать в грязь все великие священные традиции Коменского… Осквернить их псевдообразованностью рабочих… Тьфу! — сплюнул он с негодованием.

— Это я все и сам знаю. Мне нужна помощь, а не сочувствие! — ответил Вацлав.

Секретарь недоуменно протер поставленные слишком близко друг к другу глаза и подавил внезапный зевок. «Удастся ли увидеть ту девицу за ужином?» — вертелось у него в голове. У красотки была фигура, как у Лолобриджиды. Ему захотелось есть.

— Будь спокоен, камрад. Мы в Совете знаем о подобных случаях. Ты не один. Твоя фамилия? Хотя, впрочем, здесь темно, но папаша Кодл напомнит мне в канцелярии. Так ведь, брат?

— Конечно, конечно. — Папаша Кодл сбоку посмотрел на Вацлава и ребром ладони вытер мокрые губы.

Вацлав почувствовал, что нервы его отказывают после всех неудач сегодняшнего дня.

— Так зачем вы вообще сюда ездите, зачем притворяетесь, что вас интересуют наши дела, если заранее знаете, что вы для нас ничего не сделаете?

Секретарь был изумлен. У него даже дух захватило. Он собрался было изречь гневную тираду, но вдруг осекся.

— Ка-каким тоном… вы со мной говорите, — только и сумел пробормотать он.

— Я говорю то, что думаю! — запальчиво отрезал Вацлав.

Секретарь почувствовал, что прижат к стене. Ни один из десятков штампованных ответов, которые он нередко извлекал из своего реестра, как попугай пакетики с предсказаниями судьбы, в этот момент не годились. Он покраснел.

— По-вашему, Совет свободной Чехословакии — это благотворительное общество? У нас есть более важные задачи, чем забота о каких-то частных делишках одиночек! Иначе мы бы рехнулись! — прокричал он.

— Пойдемте, мой друг, вы же не машина. Да и наглость должна иметь предел. В любом лагере можно, к сожалению, встретить хама, — просипел папаша Кодл и увел секретаря прочь.

Гонзик стоял пораженный. Ему все еще слышался раздраженный голос человека, не знавшего, куда деваться от колючей правды. Боже мой, возможно ли, чтобы этот фрукт был представителем недоступной в понимании Гонзика загадочной организации, на которую юноша возлагал непоколебимые надежды? Что же это в самом деле получается? Выходит, что нельзя ни от кого ожидать помощи? Все, стало быть, зависит только от себя самого, от собственной цепкости?

— Пошли в кино! А то опоздаем. — Ярда ткнул Гонзика пальцем в ребро.

Приятели пошли в барак, где демонстрировались кинофильмы.

«По всей вероятности, это еще одно звено в цепи случайных неприятностей, — внушал себе Вацлав с каким-то удивительным, почти животным упрямством. — Надо лишь пробиться сквозь первоначальные неурядицы, преодолеть все препоны. И только не терять веры. Ведь Совет — это не шалопаи в пиджачках с покатыми плечами по последней американской моде. В Совете — старые, серьезные политики, министры, премьеры, приматоры — гранитные устои бывшей республики; двадцать лет они ею руководили, под их водительством Чехословакия создала себе на Западе репутацию одного из солиднейших государств!»

Капитан с большим трудом удерживал для ребят три места в переполненном зрительном зале.

Погас свет, и появившийся на полотне черный атлет с блестящей кожей ударил молотом в огромный гонг.

Вацлав с облегчением подумал: «Ну, теперь на два часа забудешь все на свете». Наклонившись к соседу, он спросил:

— Кто, собственно говоря, этот тип, делающий эту самую «высокую принципиальную политику»?

Капитан вытер яблоко платком и с аппетитом принялся его есть.

— Бывший правый край футбольного клуба «Метеор», — сказал он. — Не вернулся на родину из заграничной поездки. У него в Совете дядюшка как будто.

10

Первые рождественские праздники в эмиграции — эти дни мира и любви — не внесли ни мира, ни любви в жизнь беженцев. За два дня до сочельника в клубе водрузили стройную ветвистую ель, упиравшуюся в потолок. Украсили серебряной канителью и для пробы включили электрические лампочки, холодные, неуютные по сравнению с трепетными огоньками восковых свечей.

С этого дня многие обитатели лагеря старались не заходить в клуб.

Большой плакат, вывешенный на доске объявлений около конторы, на четырех языках приглашал обитателей лагеря на торжественный рождественский концерт.