Если покинешь меня

Но, наконец, они оказались в шумных, прокуренных, теплых стенах трактира «У Максима». Здесь они себя почувствовали, как в родной гавани после бурного, полного приключений плавания. Генерал в белом фартуке уже спал. После полуночи посетителей было немного, и с ними управлялась одна официантка. Приятели жадно отхлебывали из чашек горячий кофе с большой дозой рома, чувствуя приятную усталость и удовлетворение. Один за другим они поднимались и уходили в чулан за баром. Там сгружали добычу. Капитан зашел туда последним.

— До утра, — шепнул он официантке и в завиток ее прически всунул скатанную пятимарочную кредитку.

Она согласно кивнула, зашла в угол чулана, подняла деревянную крышку люка и, зевая во весь рот, ногою сбросила все в погреб. Раздался страшный лязг железа, скатывавшегося по ступенькам деревянной лестницы, но никто из гостей не обратил на это никакого внимания.

— Будем закрывать, друзья! — сказала она через четверть часа, опершись локтями об их стол. При этом длинный нос Ярды чуть не очутился в вырезе ее платья.

На улице их пробрала дрожь. Шаги гулко раздавались в тишине, мороз щипал лица. Было очень неприятно оттого, что они снова очутились на улице. «Затравленные мы, — осенило Ярду. — Гонят нас, как бездомных псов, и даже несколько марок в кармане не помогают!» Домой в лагерь идти было нельзя: у ворот их наверняка заметят, а завтра может явиться полиция на розыски.

— Пойдем к «Гитлеру», — предложил Пепек и напялил шапку поглубже на уши. — Там открыто до четырех.

Вскоре они остановились перед аркадой средневекового дома, над центральным сводом которого висел поблекший транспарант, освещенный изнутри одной лампочкой. Конец надписи был нечетким: «У круглого стола». У противоположного тротуара стояла мусороуборочная машина. В распивочном зале горизонтальными слоями висел густой дым. В углу группа картежников хлестала картами по столу. Некоторые игроки были в кожаных фартуках мусорщиков. Напротив над рюмкой зеленого абсента сидела некрасивая женщина с невыразительными глазами и нечистой кожей. Ее партнер, на полголовы ниже, чем она, напряженно тянулся к ее уху и что-то настойчиво шептал. На распивочную стойку облокотились двое мужчин. Один был в короткой кожаной куртке и тирольской шляпе.

Трое вошедших сели возле печки. Хаусэггер за стойкой, могучий и мрачный, пошевелил черными усиками.

— Три чая с ромом, — забывшись, сказал по-чешски Ярда.

Мужчины у стойки обернулись и устремили на него удивленные взгляды.

— Tee mit Rum[90], — поправил его Пепек.

Капитан снял пальто и стер с него остатки желтой глины, налипшей в траншее. Чай распространял приятный запах, дрова в печке потрескивали, морозные узоры на широком окне усиливали ощущение тепла и уюта. У Ярды от усталости слипались глаза, и он начал клевать носом. Задремывая, он все же заметил, что один из мужчин, стоявших у стойки, придвинул стул и подсел к их столу.

— Ну вот видите, ребята, — в полусне услыхал Ярда немецкие слова, — земляки в конце концов всегда встретятся. То-то радости у вас было, что вы скинули нас со своей шеи, но вот и вы тоже здесь.

Говоривший был сильно навеселе, он с трудом ворочал заплетающимся языком, растягивая каждое слово, и морщил лоб, чтобы приподнять отяжелевшие веки. Пьяный обнял Пепека за шею.

— Придет время, мы снова будем смотреть на Снежку[91] и крутить шашни с девчонками «У шести бедер» в Траутэнау. Будьте спокойны, ребята, мы не хотим всей вашей республики, нам на нее начхать. Венцель Якш[92] не Гитлер. У него здесь кое-что имеется, — говоривший согнутым пальцем стукнул себя по лбу. — Мы возьмем Судеты, нам чужого не надо, мы ведь не какие-нибудь воры. — Судетец взмахнул правой рукой и нечаянно дал Пепеку подзатыльник. Пепек резко отбросил его руку.

— Не трогай его, — по-чешски скороговоркой пробормотал Капитан, потягивая из чашки.

— Извольте в Нюрнберге говорить по-немецки, — сказал мужчина, одетый в кожанку, и резко стукнул рюмкой по стойке.

— Буду говорить, как меня мать учила! — вспыхнул Пепек.

Мужчина в кожанке сощурил глаза и скрестил руки на груди.

— Восемнадцать лет я хожу в этот кабачок, и всегда тут говорили по-немецки. В свое время здесь зародилась лучшая эпоха немецкой истории. Жаль тех времен, понимаешь ты, bohmischer Schuft![93]

— Lass das[94], — Хаусэггер протянул руку, стараясь успокоить давнего клиента, а другой погладил свой здоровенный затылок. — За чай — три шестьдесят, — сказал Хаусэггер чехам и подтянул штаны.

Дремоту с Ярды как рукой сняло. Игроки в углу оставили карты.

— Мы не можем ввязаться в драку по многим причинам, — приглушенно сказал Капитан и тронул Пепека за плечо.

— Разговаривайте по-немецки или убирайтесь отсюда! — закричал мужчина в кожанке и порывисто сдвинул свою охотничью шляпу со лба на затылок.

— Тебе вожжа под хвост попала? — спросил один из игроков, седой, подстриженный под ежик человек. — Чего ты к ним привязался? Может быть, хочешь, чтобы они тебе «Хорст Вессель»[95] спели?