Он слушал, как Инес спускается по ступенькам и открывает входную дверь. Потом услышал, как дверь закрылась. Он ждал, пока Инес не завела машину и не уехала. Тогда он закрыл свою дверь и вернулся в спальню, чтобы наконец одеться.
Надев ботинки и завязав шнурки, он лег на кровать и до подбородка укрылся одеялом. Руки вытянул вдоль туловища. Закрыл глаза и представил, что уже ночь и что он засыпает. Потом выпростал руки и скрестил их на груди, чтобы проверить, как ему лежится в таком положении. Глаза он не открывал. Хорошо, думал он. Ладно. Если он не хочет, чтобы ухо снова забилось, надо спать на спине, вот и все. Он знал, что справится. Ему просто нельзя забываться, даже во сне, и поворачиваться на правый бок. Да и больше четырех-пяти часов сна за ночь ему не нужно. Он справится. С человеком случаются вещи и пострашнее. Можно даже назвать это испытанием. Но он его выдержит. Знал, что выдержит. И он сдернул одеяло и встал.
Впереди по-прежнему оставалась большая половина дня. Он пошел в кухню, нагнулся к крохотному холодильнику и достал непочатую бутылку шампанского. Вынул как мог осторожно пластиковую пробку, но праздничный хлопок все-таки раздался. Он протер стакан из-под детского масла и доверху налил его шампанским. Со стаканом перешел к дивану и сел. Поставил стакан на журнальный столик. Откинулся на спинку и вытянул ноги на столик рядом со стаканом. Но немного погодя он сильнее забеспокоился о предстоящей ночи. А вдруг, вопреки всем его стараниям, сера решит закупорить ему другое ухо? Он закрыл глаза и потряс головой. Быстро вскочил и пошел в спальню. Разделся и снова надел пижаму. Потом вернулся в гостиную. Снова сел на диван и снова положил ноги на столик. Протянул руку и включил телевизор. Отрегулировал звук. Он знал, что не перестанет беспокоиться о том, что случится ночью, когда он ляжет. Просто придется научиться с этим жить. Почему-то он вспомнил о пончиках и шампанском. В конце концов, если подумать, ничего особенного в таком завтраке нет. Он отхлебнул шампанского. Но у него был странный вкус. Он облизнул губы, потом утер рот рукавом. Посмотрел и увидел на шампанском тонкую масляную пленку.
Он встал, подошел к раковине и вылил стакан. Взял бутылку в гостиную и устроился на диване. Он пил, держа бутылку за горлышко. Он не привык пить из бутылки, но это не казалось таким уж нелепым. Он подумал, что даже если заснет сидя на диване посреди дня, это будет ненамного страннее, чем часы подряд лежать на спине. Он нагнул голову, чтобы выглянуть в окно. Судя по углу лучей и падавших в комнату теней, было около трех часов дня.
Если спросишь, где я
(Перевод Н. Рейнгольд)
Мы с Дж. П. сидим на крыльце лечебки Фрэнка Мартина, — просыхаем, значит. Дж. П. — алкаш, мы все здесь такие, раз лечимся у Фрэнка Мартина. Только парень этот еще и трубочист: угодил сюда впервые и, понятное дело, трусит. Сам-то я загремел сюда второй раз, ну что тут скажешь? Снова здорово. «Дж. П.» — это инициалы Джо Пенни, только он не хочет, чтоб я называл его по имени. Мне что? — Дж. П. так Дж. П. Парню около тридцати: он моложе меня — не намного, но все-таки. В общем, сидим с ним вдвоем, и он мне рассказывает, как его угораздило пойти в трубочисты. И все хочет на пальцах что-то показать. А они у него дрожат, хоть ты тресни. Удивляется: «Никогда такого со мной не бывало», — это он про руки. Я его успокаиваю: постепенно пройдет. Перестанут дрожать. Только не сразу.
Мы здесь всего два дня: еще толком не просохли. У Дж. П. вот пальцы дрожат, а у меня под лопаткой стреляет — то ли нерв, то ли что похуже. Иной раз так резко кольнет в шее, сбоку, что от боли аж во рту пересыхает: стою и глотаю воздух, как рыба. Чувствую, сейчас стукнет, и хочется спрятаться, — забиться куда-нибудь поглубже и не вылезать. Закроешь глаза и ждешь: только бы пронесло, еще раз, еще разочек. Дж. П. видит: что-то неладно, и умолкает.