Если суждено погибнуть

— Может, это и хорошо, что ты, Дремов, умер... Калекой ты бы вряд ли стал жить.

Митяй был по-своему прав: ну куда податься рабочему человеку без ног? Только головой в петлю. А это — грех для православного, для христианина неискупаемый. И главное — отмолить его будет некому: Дремов был одинок — ни жены, ни детей, все рассчитывал, что наступят лучшие времена, и будут тогда у него и жена и дети, дай только срок, но времена эти так и не наступили, и счастье Дремову не выпало.

Над землей струился, позванивал сухой воздух, снег ежился, шевелился, как живой, словно под ним лежали люди, спеленутые, обреченные, безмолвные, и они никак не могли выбраться из-под снега, пытались барахтаться, молили о спасении, но все было тщетно: кто попадал под снег, выбраться из-под его толщи уже не мог.

Штабс-капитан прижал свои губы к губам Вари, пытался уловить тепло, исходящее от них, потом прижал ухо — если уже не огрубевшими от мороза губами, то ухом, чутким слухом своим уловит ниточку теплого Вариного дыхания...

Варя дышала, и это было главное.

— Где Никонов? — Штабс-капитан резко вскинул голову. — Где доктор Никонов?

Ему казалось, что сейчас только измученный, шатающийся от усталости доктор Никонов может привести Варю в чувство, он кинулся искать доктора, перебегая от одного костра к другому, пытаясь увидеть Никонова, но того не было, вместо доктора он наткнулся на прапорщика Ильина, жарившего на костре хлеб. Ильин извлек ,из «сидора» старую зачерствевшую горбушку, разделил ее на несколько ровных кубиков, насадил на прут и теперь вертел свой «шашлык» над пламенем. Запах от него поднимался ошеломляющий, домашний. У окружающих только слюнки текли.

— Где доктор, прапорщик, не знаете? Не попадался он вам?

— Попадался, — спокойно, очень тихо ответил Ильин.

— Где он?

— В обозе. Где-то в самых дальних рядах.

— Что с ним?

— Сыпной тиф.

— Ка-ак? У доктора — сыпняк?

— Не знаю. То ли сам заболел, толи кого-то лечит... Сейчас все перемешалось, не поймешь.

У штабс-капитана даже руки задрожали, он стиснул пальцы, сунул в карман шинели. Сыпной тиф следовал с колонной Каппеля на восток, был таким же полноправным участником Великого ледового похода — а этот поход историки назовут именно так, — как и мороз, и голод, и ежедневные стычки с партизанами. Последние два дня шли по торосам — много попадалось вздыбленных, поставленных на попа пластов льда,- к этим пластам примерзали новые куски, получались марсианские нагромождения. Кольчуга у реки была рваной, трудной, проходить такие нагромождения было тяжело, почти невозможно, надо было обходить их по берегу либо прорубаться сквозь завалы, карабкаться на скалы... Но если на скалы может вскарабкаться человек — даже ослабленный, выдохшийся, то как туда поднять сани с лошадью либо, того хуже — телегу? А в обозе Каппеля до сих пор шли и телеги — десятков шесть, семь, их так и не смогли поставить на полозья...

Людей добивали холод, голод, болезни, усталость.

— И тут сыпняк! Хоть бы доктора он не трогал. — Штабс-капитан присел к костру, так вкусно пахнущему жареным хлебом, протянул к огню руки. В усталом замутненном мозгу как-то не укладывалось, что врач, призванный лечить людей, сам может заболеть.

— Шел, шел рядом с генералом и упал, — сказал Ильин,— на моих глазах это произошло. К нему подскочили, подняли — без сознания.

— Дремов умер, — запоздало сообщил новость штабс-капитан.

— Мне уже сказали.

Штабс-капитан поднялся с корточек и, шатаясь, двинулся назад, к возку, в котором лежала Варя.

— Александр Александрович, — услышал он за спиной голос Ильина, остановился, недоуменно повернул голову. Ильин выдернул из костра прут с хлебом, стянул с него несколько квадратных, вкусно пахнущих кусков, протянул их Павлову: — Возьмите для Варвары Петровны. Ей это должно понравиться.

— Варвара Петровна очень неважно себя чувствует, — сухо произнес штабс-капитан.

— Как?

— Заболела сегодня. И дай Бог, чтобы это было обычное недомогание, простуда, а не тиф.

Прапорщик побледнел.

— Дай Бог... Хлеб все-таки возьмите, — он вновь протянул Павлову помягчевшие от жара, обуглившиеся на углях куски,— все, что могу...

— Спасибо, Саша, — благодарным шепотом произнес штабс-капитан, — только, право, не обделяйте себя.

— Скоро будем в селе, что за порогами, там еды, говорят, много.

— Говорят, Саша, что кур доят, а коровы яйца несут. До села еще надо дойти. А за хлеб — спасибо.

Ильин понимающе улыбнулся в ответ.

Когда штабс-капитан вернулся к возку, Варя все еще находилась без сознания. Нахохлившийся, сложившийся тощим кулем дед Еропкин сидел рядом, перетирал пальцами солому и сбрасывал ее в мешок, сверху посыпал отрубями — готовил корм для лошади. Хорошо, отруби у него еще оставались, с полкуля, но этого надолго не хватит. Одна надежда — деревня, расположенная за порогами.

Штабс-капитан навис над Варей, приблизил свое лицо к ее лицу. Замер, стараясь уловить ее дыхание, ощутить тепло, исходящее от лица жены, но лицо было холодным — никакого тепла. Павлов всхлипнул неверяще и помотал головой.