— Корнета за подлость и мелкую душу через несколько дней положили рядом с Дыховичным. Корнет получил то, чего хотел. Часть офицеров вообще обзавелась курами и огородами... Офицерство, одинаково лояльно настроенное и к монархистам, и к большевикам, и к социалистам, и к анархистам, начало гнить. Жалованье Москва перестала платить, казенным довольствием, как раньше, уже совсем не пахнет. Худо стало всем нам. Мы с капитаном Вырапаевым, например, промышляли тем, что ловили в Волге сомов и продавали их. Разве это дело для офицера-фронтовика? Так и догнили бы мы, Варюша, в своих чуланах, если бы не самостийность Малороссии, захотевшей подстелиться под германский сапог, если бы не потеря Крыма и Закавказья, если бы не Финляндия, сданная Лениным в декабре семнадцатого года финским националистам, если бы не угроза отделения от России Сибири и Дальнего Востока... Это и заставило всех нас подняться. Потому мы и сидим в этих телегах, потому и держим винтовки. — Речь поручика была горячей, говорил он громко, вдохновенно, а сам все тянул и тянул голову вверх, желая услышать далекий орудийный грохот и угадать, что же все это значило.
Варя слушала его, не перебивая, лишь качала головой да с печальным видом мяла в пальцах травинку. В лесу в нескольких местах горели костры, звучал негромкий говор, кто-то варил кулеш, а кто-то со дна котелка выскребал остатки старого, ругался, если в ложке оказывался какой-нибудь чересчур проворный жучок. Немногочисленное воинство это совсем не походило на армейское подразделение — больше смахивало на бригаду косцов, забредших в рощу перевести дух, либо лесорубов, решивших пообедать под ласковыми белыми березами.
На востоке снова громыхнул гром; лицо у Павлова потемнело, сжалось, он откинул в сторону размятую былку чабреца:
— Послал я Ильина, конечно, потому, что послать больше некого было... Как бы он в беду не угодил.
— Прапорщик — человек проворный, — сказала Варя, — увидит опасность — обойдет.
— В чем, в чем, а в этом я как раз не уверен. Парень он действительно толковый, но, во-первых, горячий, а во-вторых, слишком молодой. У него нет опыта войны, который есть у фронтовиков.
Пока стояли в лесу, прискакали разведчики с Волги. Они прошли по берегу реки двенадцать километров, засекли серый военный корабль, который медленно тащился по фарватеру, с корабля по разведчикам ударил пулемет, и конники, развернувшись, ушли.
Это флотилия с Балтики, — уверенно проговорил Павлов, — спешит на помощь к Тухачевскому, флаг на корабле был красный? — спросил он у командира разведки, черноусого фельдфебеля, перетянутого новенькой двойной портупеей.
— Красный.
— Они, балтийцы. Неплохо бы этому кораблю какую-нибудь ловушку подстроить.
— А как? — Фельдфебель развел руки в стороны. — Для этого надо как минимум пару таких посудин иметь.
Павлов погрустнел:
— Да, с берега миноносец не взять. Скорее, он нас возьмет. — Поручик сделал рукой выразительны жест. — Что еще было замечено?
— В сторону Казани проскакал эскадрон красных.
— Так, та-ак... Эскадрон красных. — Павлов достал из полевой сумки блокнот, сделал в нем пометку, потом еще одну.
На ясное небо наползла тучка, она была одна-единственная во всем огромном пространстве, с отвисшим животом, с кудрявыми краями, медленная, — и умудрилась точно попасть на солнце. Она дрогнула, встряхнулась, из нее на землю посыпался мелкий ласковый дождик.
Варя обрадованно подставила под капли руку.
— Теплый дождик, грибной.
Поручик Павлов озабоченно глянул на серебряную луковицу, висевшую у него на руке: группа Ильина должна бы уже вернуться... Может, что-нибудь случилось?
Если что-нибудь случилось — была бы стрельба, они бы ее услышали, но стрельбы не было... Тучка продолжала осыпать землю ласковым тихим дождем.
Группа Ильина вернулась через полтора часа. У прапорщика была перевязана голова. Свежее красное пятно расползлось по повязке.
— Господи, прапорщик! удивленно воскликнул Павлов. — Что стряслось?
— Две батареи красных окопались на тракте. В очень выгодном месте, на высоте. Насыпали брустверы; Красные ждут нашего наступления по тракту.
— Это понятно. А что за канонада была?
— Снарядов у красных много — делали пристрелку.
— Залпами? — не поверил Павлов.
— Такой, Ксан Ксаныч, у них главный артиллерист, с выдумкой... Держит он под прицелом все пространство. По тракту не пройти.
— А по железной дороге?
— Железная дорога тоже сильно охраняется, мышь не проскочит. Если по железке — могут быть большие сложности.
Впрочем, это Павлов знал и без прапорщика.
Было ясно, что Тухачевский ждет появления Каппеля в местах наторенных, наезженных, много раз исхоженных, тех, что уже стали привычны.
— А с головой что?
В лесу наткнулись на взвод красных. Пуля задела по касательной, сорвала лохмот кожи.
— Варюша! — зычно позвал поручик.
Ильин испуганно замахал руками.
— Не надо, не надо... Право, не стоит тревожиться!
— Как это не надо? Надо, прапорщик! — прежним зычным голосом придавил Ильина поручик. — Не то какой-нибудь антонов огонь[13] прицепится... Тогда махать Руками будет поздно.