Если так рассуждать…

Не стану списывать, как, погасив огни, мы ждали у станции приближения поезда, как под покровом темноты пробирались в вагон, как молодцы-охранники несли свою угрюмую вахту — один в тамбуре, другой у дверей купе, где уже был накрыт стол и бармен подавал походный ужин… Я не буду всего этого описывать, нет ни желания, ни времени, ибо не прельщает меня сия детективная романтика, не прельстила тогда, а теперь и подавно.

А коли есть охота, пусть описывает уголовная полиция, — если, конечно, дозволит бравый ее начальник, по совместительству — лейтенант в семействе Кисселини.

Скажу одно: когда ровно в двадцать два ноль-ноль мы вышли из вагона, на перроне ждал автомобиль — точное подобие агатового лимузина, но с государственным номером. Не говоря ни слова, встречавший пожал мне руку и жестом пригласил в машину. А еще через десять минут мы с Уинстоном стояли перед дверями городского Управления по осуществлению 100-процентной экономии — здания, в котором должна была произойти развязка этой затянувшейся истории.

Глава 13. Святая святых

Двери отворились, и мы ступили на красную ковровую дорожку.

— Ого, — только и смог выговорить мой бедный бармен.

Больше сказать ему ничего не удалось. Оглушительное «Ур-р-ра!» прокатилось над колоссальным вестибюлем, по всему пространству которого шпалерами выстроились служащие Управления. Духовые ударили встречный марш, надсаживалась медь, барабаны неистовствовали.

— А-а-а! — ревел строй.

Под звуки фанфар по широкой центральной лестнице, украшенной плакатом «Борьба с мышами есть безусловное продолжение борьбы за 100-процентную экономию. Серж Кучка», нам навстречу сошла группа товарищей. Возглавлял процессию сухой, надменного вида старик с небольшой птичьей клеткой в руках.

Клетка была покрыта куском багрового шелка, и кто в ней находился, я не разглядел. Уинстон тоже. По-моему, он вообще ничего не различал, будучи совершенно подавлен церемонией встречи, и только все время придерживал на голове шляпу, точно боясь, что под напором музыки и оваций она улетит неведомо куда.

Надменный старик пожевал губами, и в одно мгновение все стихло. Пошла речь.

— Дорогой товарищ Кадряну!.. — «Это я Кадряну, — пронеслось в моих мозгах. — Авеля больше нет. Прощай, крестный сынок!» — От лица коллектива Управления позвольте приветствовать вас на новом ответственном посту и выразить надежду, что под вашим руководством…

Дальше полилась заурядная бюрократическая речь, из тех, что произносятся неизвестно для кого — ни для встречающих, ни для прибывших, ни для публики, которая будет, зевая, читать назавтра отчет в газетах. Для кого произносятся эти речи? Для Истории? Боюсь, на ее месте я давно бы умер со скуки. Единственная информация, какую удалось выловить, заключалась в следующем: оратор с клеткой являлся здешним экзекутором, то бишь правителем канцелярии.

Увлеченный своими мыслями, я не заметил, как речь кончилась.

— …наш скромный подарок! — провозгласил экзекутор и протянул мне клетку.

— А что там? — полюбопытствовал я, принимая подношение.

Экзекутор жестом фокусника совлек багровое покрывало.

Сотрудники ахнули и несанкционированно зааплодировали. Духовой оркестр исполнил туш. Мы с барменом уставились на клетку.

Внутри сидела маленькая мышь. Свет, музыка, овации ошеломляюще подействовали на серенькое существо. Мышка метнулась по клетке взад-вперед и застыла, мелко дрожа.

— Это вклад жителей Города № 3 в общепланетное движение по борьбе с серой опасностью! — объявил экзекутор. — Первая партия вредителей передана в карающие руки государства!

Он повесил на клетку табличку «Есть 1000!» и подключился к овациям. Я поднял подарок над головой и показал присутствующим, отчего аплодисменты усилились многократно. Уинстон оторвался от шляпы и тоже похлопал. При этом он не отрывал вдумчивого взгляда от клетки. Вообразить ход его мыслей было несложно. Вьюсь об заклад, он думал: «За полдня тыщу штук наловили. Это полтора миллиона… Сливки сняли, дальше пойдет медленней. Если выращивать в питомнике по две тысячи в сутки, это будет три миллиона. Если по пять тысяч…» Его прошибла испарина.

Экзекутор жестом указал на микрофоны. Не хватало мне еще толкать тут речи… Я отрицательно помотал головой и сделал строгое лицо, как бы говоря: «Повеселились, будет. Пора за работу!»

Надо отдать должное, экзекутор все понял без слов. По мановению его брови аплодисменты оборвались. Бармен по инерции сделал еще два-три жалких хлопка, но устыдился и снова взялся за шляпу.

Оркестр заиграл нечто мобилизующее, полное энтузиазма. Мы двинулись вверх по лестнице: впереди я с клеткой, прижатой к животу, на полшага позади экзекутор. Подавленный величием церемонии, Уинстон сдернул шляпу и заспешил следом. Его свежеобритая голова сверкнула под светом ламп, как начищенная медная сковорода.

Дело в том, что в поезде бармена мы обрили.