Если так рассуждать…

Вскоре в комнате стало тесновато. У окна расположились Алик с Геной. У обоих были наглухо забинтованы головы. Половину лавочки занимала Громобоева со «сломанной» ногой. В углу вздыхал Лешка Степин. Он так обмотал себе марлей шею, что не мог шевельнуть головой и поворачивался только корпусом.

Последним явился Вовка. Как видно, ему хотелось в кино больше всех. Обе ноги были во много слоев замотаны марлей, доходящей до самого пояса. Для верности Вовка добыл где-то огромные костыли и тяжело на них опирался. При каждом его шаге стены раздевалки вздрагивали.

— Все в сборе? — заглянул в дверь Геннадий Васильевич. — Тогда пошли.

— Куда? — простонал Лешка Степин.

— К директору, — просто ответил наш физрук.

Наша процессия, наверное, доставила массу веселья прохожим. Впереди бодро шагал Геннадий Васильевич. За ним гуськом печально брели Гена, Алик, Лешка Степин и я. Юрка-отличник заботливо поддерживал Громобоеву. Его голова доставала ей как раз до подмышки. Заключал колонну страдальцев Вовка. От глухих ударов его костылей вздрагивали дома.

Какая-то девчонка увязалась за нами, скакала на одной ножке и выкрикивала:

— Привидения идут! Привидения идут!

У самых дверей директорского кабинета Вовка угрюмо поинтересовался:

— Геннадий Васильевич, а как вы догадались, что мы… ну не больные?

Физрук улыбнулся.

— Очень просто. Я понял это, когда пришел Алеша.

— А разве я неправильно забинтовался? — спросил я.

— В общем-то ты все сделал верно. Только знаешь… — Геннадий Васильевич засмеялся. — Даже самые-самые неопытные врачи никогда не накладывают повязку на больную ногу поверх брюк! Эх, вы, орлы!..

Так закончился наш неудачный поход на «Привидения в замке Шпессарт». Как ни странно, меньше всех расстроился Вовка.

— А, ерундистика все это! — заявил он. — Никаких привидений не бывает!

Наверное, он был прав. Жаль только, что самые умные мысли всегда приходят к нему слишком поздно…

Кстати, на кроссе он прибежал вторым, А победила, как всегда, Громобоева.

Личный пример

Промокашка — вещь невкусная.

Я и раньше об этом догадывался, но теперь знаю совершенно точно. Теперь мне промокашку хоть в варенье обмокни — есть ни за что не стану. Сыт я ими по горло. На всю жизнь.

А вышло это так.

На природоведении к нам в класс пришел новенький. Звали его Гена. Обычный мальчишка, каких много. Гена сел за последнюю парту, как раз позади меня, и стал слушать рассказ Анны Ивановны о полезных ископаемых.

Анна Ивановна заговорила о том, как из деревьев получается каменный уголь, и тут сзади меня что-то тихонько зашуршало. Потом опять. Я обернулся и увидел, что новенький откусил кусок розовой промокашки и задумчиво пожевывает. При этом Гена, не отрываясь, смотрел на учительницу и что-то записывал. Запишет-запишет, пожует. Пожует-пожует, запишет. Такой вот странный человек.

Вы когда-нибудь пробовали сидеть на уроке, когда сзади беспрерывно жуют промокашку? Это невозможное дело. Этого нельзя вынести больше пяти минут!

Я несколько раз оборачивался и укоризненно смотрел на новенького. Не помогало. Он продолжал есть розовую промокашку, зато Анна Ивановна строго сделала мне замечание, чтобы я не вертелся, как на сковородке.

Я потерпел еще минут пять, но потом не выдержал. Обернулся к новенькому и прошептал:

— Новенький, кончай промокашки кушать! Тебе что тут, столовая?

Анна Ивановна тут же сделала мне замечание, чтобы я не разговаривал. А новенький продолжал жевать и уже отъел у промокашки все четыре угла.

Тут я вспомнил, как однажды мама сказала папе: «Воспитывать надо личным примером! Нужно показать ребенку наглядно, как некрасиво его поведение!»

(Это когда я не хотел есть за обедом суп с луком. Папа стал наглядно показывать, как некрасиво мое поведение, — раскачивался на стуле, стучал ложкой, тоскливо озирался по сторонам… Мама строго следила, чтобы папа показывал как можно нагляднее. Мне стало жаль папу, ведь он мог так и остаться без супа, и я быстренько доел тарелку.)

Теперь я решил действовать тем же методом. Пусть новенький убедится на личном примере, как некрасиво и некультурно жевать промокашки.

Я вынул из тетради чистую промокашку, повернулся к новенькому и с шумом откусил большой кусок. Я старательно жевал, всем видом показывая, как это невкусно и некультурно. Я наглядно ел свою промокашку, но Гена и ухом не повел — смотрел на учительницу, записывал и пожевывал.

Тут моя промокашка кончилась. Я перерыл все тетради, других не нашел и шепотом попросил у Громобоевой, сидевшей через проход. Анна Ивановна сделала мне замечание, но я выждал пока она отвернется, и продолжил наглядное обучение новенького.

Вторая промокашка далась куда трудней. Во рту пересохло, а запить было нечем. Я горько пожалел, что не догадался взять с собой в школу бутылочку «Буратино» или, на худой конец, молока.

Но не отступать же назад! Тем более, что новенький покосился на меня и удивленно поднял брови.

«Ага! — обрадовался я. — Подействовало!» Но тут Анна Ивановна перешла к рассказу о природном газе. Новенький встрепенулся и снова откусил от своей промокашки.