Если ты индиго

Как ни крути, а настроение этот маленький инцидент поднял. Она принялась украдкой изучать свое отражение в витрине продуктового магазина: и действительно, хороша! Длинные золотистые волосы развеваются на ветру — ни за что бы на свете не согласилась их обрезать! Это ее визитная карточка, — большие карие глаза смотрят вопросительно. Ну, и плюс ко всему любимый светлый сарафан с красной майкой — красное ей идет. Нет, внешностью своей Янка довольна, грех жаловаться, вот если б еще на несколько сантиметров повыше… И ноги чуток длиннее, как у Машки. И загар бы хоть какой–нибудь, хоть самый захудалый, а не эта вызывающая молочная белизна… В толпе загорелых дочерна, прожаренных солнцем южан она выглядит инопланетянкой.

Чего–чего, а уверенности в себе ей явно не хватает: пока смотришься в зеркало, всё в порядке, «красота неописуемая», как выражается обычно Юлька. (И даже эта светлая кожа, без сомненья, ей идет, все так говорят — придает некоторую аристократичность, что ли.) Но стоит только выйти на улицу, и сразу чувствуешь себя такой маленькой и незаметной… «Приходится заглядывать во все витрины и окна машин, чтоб убедиться, — улыбнулась девочка своим порхающим в беспорядке мыслям. — А в выпуклых стеклах отражение расплывается вширь, каждый раз прямо оторопь хватает, как посмотришь…»

Тут Яна повеселела окончательно. Откуда–то из глубин памяти выплыла сегодняшняя мелодия и самое главное, послышались слова — вот она, ее песенка, которую так долго не могла вспомнить! Дело в том, что у нее в голове почти постоянно звучит музыка — любимые чужие или собственного сочинения песни. Иногда Янка забывается и начинает напевать их вслух, чего страшно стесняется — прохожие потом смотрят, как на сумасшедшую. Дескать, а откуда вы, девушка, сбежали?.. (Свои–то, домашние и лицейская братия, давным–давно привыкли, уже не обращают внимания. «У каждого свои недостатки," — сочувственно хмыкает по этому поводу Галькин красавчик Андрюша. А физиономия при том становится настолько издевательская, что так и подмывает дать по шее! Конечно, если дотянешься, единственное пограничное условие.)

Каким–то таинственным образом, плутая по проходным дворам и незнакомым улочкам, Яна вышла к Днепровскому рынку. «А вот это я зря, — растерянно сообразила, — Мастер ведь предупреждала, что в моем нынешнем состоянии… Так и сказала, кажется: «Избегай большого скопления людей»…» Но шумная и пестрая людская толчея уже подхватила с собой и понесла — сопротивляться было бесполезно, только выбьешься из сил. Где–то рядом пронзительно заливались голоса скупщиков валюты:

— Куплю золото, золото!

— Рубли, марки, доллары! Рубли, марки, доллары!

И вдруг Янка почувствовала, что кто–то сзади тронул за локоть, обернулась — перед ней стояла цыганка. Совсем молодая, с непокрытой головой и в невероятно цветастой юбке до самой земли, а глаза слишком уж бойкие:

— Подожди, красавица! Дай руку, погадаю! Всё как есть скажу, ничего не утаю.

Как бы повежливей от нее отделаться?.. Грубить Яна никогда не умела:

— Погадать я и сама могу.

Цыганка, похоже, заинтересовалась, ловко схватила ее под локоть и увлекла в сторонку, подальше от снующих взад–вперед людей:

— А ну, сними очки!

— Зачем?

— Сними, что–то скажу.

Яне б развернуться и уйти, но в душу закралось предательское любопытство: интересно, что эта цыганка может ТАКОГО сказать?.. Ругая себя последними словами, как всегда в минуты слабости, Янка сняла черные очки и посмотрела девушке прямо в глаза. Вот ведь странность, они у них были на удивление похожи: темные и большие, почти круглые, в обрамлении длинных загнутых ресниц. Девочка почувствовала, будто куда–то проваливается… «Опять начинается!..» — только и успела подумать с испугом, и всё вокруг засветилось чуть приглушенным серебристо–голубым светом. Фигура цыганки совершенно в нем исчезла, на ее месте вырисовался светящийся неровный овал. По овалу этому проскакивали, как разряды молний, ярко–алые искры, и где–то посередине, возле сердца, темнел крупный сгусток грязно–серого цвета…

Как сквозь плотную подушку, до сознания доносился еле слышный голос: цыганка что–то лихорадочно быстро, едва не взахлеб говорила. Яна с трудом вернула себя в обычное состояние, на голову обрушился хрипловатый взволнованный голос:

— …смотрю, сила у тебя большая, а пользоваться ей не умеешь. Я научу!

— Спасибо, не надо… — наконец–то к Яне вернулось нормальное зрение и вместе с тем накатила вселенская усталось, как всегда после похожих случаев — точно пару вагонов успела под шумок разгрузить! И снова этот назойливый звон в ушах — тоненький и почти неразличимый, похожий на зудение комара, он преследовал ее с детства. Никто другой почему–то его не слышал, только она одна… Мама в свое время всё порывалась отвести к «специалисту»; слава Богу, папа отбил — как–то само собой взяло и прошло. Янка уже целую вечность об этом дурацком пищании не вспоминала, а тут на тебе, опять двадцать пять!..

Она отвернулась и быстро зашагала прочь, незаметно для себя ускоряя шаг. Но цыганка не отставала, упрямо семенила следом: