Я увиделась с Нейтом несколько недель спустя. Он пошутил: мол, весит теперь всего-навсего 62 килограмма. Я видела это по его лицу. Мы сидели в городском ресторане-вагончике. Я обламывала кончики своих куриных палочек. Он прихлебывал суп. Я жалела, что не могу промотать время, как киноленту, вперед к тому моменту, где мы оба будем взрослыми и окажемся по другую сторону всего этого. Думаю, мне просто хотелось знать, что мы оба доберемся туда благополучно.
Он все рассказал мне в этом старом, привычном ресторане-вагончике. У него хорошо прошел семестр. Он выбрал специализацию. Все было нормально. А потом пришла боль, мучительная боль в боку. Он утратил способность удерживать внутри пищу. Поднялась высокая температура. Он кашлял так сильно, что трещали ребра. Все случилось быстро. Все анализы и тесты крови привели к тому, что утром в понедельник с губ онколога слетели слова: «Уже по одним снимкам я могу сказать, что у вас рак прямой кишки, распространившийся в печень». Рак прямой кишки. Продвинутая стадия. Четвертая.
Вот в чем коренится причина, по которой я ненавижу задавать вопрос «Как дела?». Я не хотела задавать его теперь, когда Нейт заболел. Может быть, дело было в моем страхе, может быть, в его желании забыть об этом, но о его болезни мы на самом деле не говорили. А когда я хотела узнать настоящую правду, я читала блог, который он вел, чтобы сообщать своим родным и друзьям, как идет лечение.
Долгое время я носила в кошельке распечатку одного из его постов. Он писал об одном дне, когда случайно поймал свое отражение в зеркале. Нейт достаточно долго смотрел на него, чтобы понять, что огонь из его глаз пропал.
В результате этого отчаяния он принялся запасать дрова и искать растопку, чтобы что-то в нем загорелось. Он не фокусировался на своих сомнениях и страхах. Он не ждал, пока другие восстановят его веру, надежду и доверие. Он просто начал запасать дрова, и у него стало появляться это слово – «непреклонно».
Оно проскальзывало в разговорах и в письмах. Оно появлялось снова и снова. «Непреклонно». Со временем оно преобразовалось в девиз миссии. А потом Нейт превратил его в некоммерческую организацию, которой вскоре предстояло слишком разрастись, чтобы он мог управляться с ней один. Это было маленькое чудо нашего городка, способ для нас всех возвращаться друг к другу. Это было самое лучшее в Нейте. Он позволил нам всем бороться вместе с ним за его дело. Он позволил нам встать за его спиной. Да, все мы любили Нейта и хотели поддержать его. Но люди больше всего на свете любят участвовать в больших задачах. Нам нравится видеть, что мы вписываемся в большую историю.
На экране появилось следующее сообщение от Нейта.
«У меня все хорошо. Я пока здесь. А как ты? Как с тобой обращается большой город?»
Я чувствовала, что не права, когда писала, что мне трудно и что у меня тяжелый период. Казалось, я не имею права говорить такие вещи Нейту. Но я все равно отослала сообщение. Он тут же отозвался: «Мы все здесь так гордимся тобой! Ты делаешь то, что решила. Помни:
Я прикусила нижнюю губу, стараясь не заплакать. Нахлынули воспоминания о том, как он впервые сказал мне эти слова. Нам было по семнадцать, на самом пороге выпускного класса. Стояло лето, один из тех вечеров, когда мы все заваливались к кому-нибудь в гараж, вскрывали по банке пива и из колонок, подключенных к чьему-нибудь айподу, лилась музыка группы
– Я уеду отсюда, – сказала я ему. – Уеду и, думаю, даже не оглянусь.
Мы сидели поодаль от остальной компании на пластиковых садовых стульях. Слышались взрывы смеха вперемешку с перестуком мячиков для пинг-понга, ударяющих в пластиковые стаканчики, и крики «Наливай!»
– Ага, – отозвался он, глядя в свою чашку. – Я тоже не уверен, что вернусь сюда. Нас обоих ждет хорошее будущее. Больше, чем это.
Если я и верила кому-нибудь, кто говорил, что собирается убраться из нашего городишки и найти для себя нечто побольше, поярче и получше, то этим кем-то был Нейт.
Мы сидели в тот вечер бок о бок, и между нами словно что-то гудело, когда мы держали в руках красные чашечки, и я чувствовала прикосновение его плеча. Я продолжала повторять его слова в памяти, надеясь, что не позабуду их к утру.