«Если ты пойдешь со мною…». Документальная повесть

…А Ханкин в это время и правда затаился. Это был самый трудный период в жизни Иегошуа и Ольги, у них совсем не было денег, и все от них отвернулись. Иегошуа не выходил из дома, боясь, что на улице на него нападут. Он не работал, и Ольге приходилось кормить семью. Плохо было не только Ольге и Иегошуа, но всем Ханкиным, Белкиндам и Файнбергам.

Чтобы оплатить сделку и выкупить землю Аль-Хадыры, Иегошуа заложил имущество всех трех семей. Он влез в огромные долги — в частности, получил ссуды от арабских богачей, в семьях которых Ольга принимала роды. Деньги собирали братья и сестры Ольги — Фанни, Шимшон, Исраэль, их мужья и жены, даже их дети. Фанни отдала серебряную посуду, которую получила из Египта, Иосиф Файнберг заложил свою аптеку, Лейб Ханкин — весь товар из своей лавки. Женщины отдали ювелирные изделия и даже праздничные платья. Все жили одной семьей, предельно ограничивали себя в расходах и держали круговую оборону. Евреи и арабы ожидали расторжения сделки и банкротства Ханкина. За ним гонялись кредиторы и разъяренные поселенцы. И только Ольга понимала своего мужа и по-прежнему верила в него.

Глава восемнадцатая Самая красивая долина

Федоров продолжал регулярно захаживать в убогую контору «Ховевей Цион». После каждого посещения он посылал в Петербург отчеты, в которых описывал посетителей этого жалкого заведения, разговоры между ними и вообще царившую там атмосферу. Из его докладов было ясно, что ни о каком радостном оживлении среди сионистов не может быть и речи, напротив, они производят впечатление людей подавленных и испуганных. Петербургское начальство Федорова долго ломало себе голову, пытаясь взять в толк, почему же в таком случае евреи продолжают скупать земли в Палестине. В конце концов возобладало мнение, что у сионистов есть тайные денежные источники, о которых они боятся говорить даже между собой. Эта версия хорошо объясняла и душераздирающие сцены в злополучной конторе. Поэтому, читая сообщения Федорова, высшие чины тайной полиции только укреплялись в своих подозрениях о существовании всемирного сионистского заговора. Впрочем, события в Палестине беспокоили не только их. Турецкое правительство вскоре запретило евреям иммигрировать в Палестину, а также покупать там землю. Это означало, что люди, уже заплатившие задаток за купленный участок, теряли деньги, а вместе с ними и надежды на лучшее будущее.

Однажды утром Федоров по своему обыкновению сидел в кабинете и составлял отчет за минувший день. Внезапно дверь распахнулась, и двое турецких полицейских ввели в консульство худого длинноволосого мужчину лет сорока. Светлые рассыпавшиеся по плечам волосы и исхудалое суровое лицо делали необычного посетителя похожим одновременно на русского анархиста и на Иисуса Христа. Полицейские объяснили привратнику, что это российский подданный, которого они спасают от ярости заимодавцев. И действительно, из окна кабинета Федоров видел, с каким трудом усатым стражам порядка удалось провести своего подопечного в здание консульства. По пятам за ними шла целая толпа разъяренных мужчин и женщин, то и дело норовивших наградить длинноволосого тумаками и щипками. Дверь у него была открыта, и Федоров с интересом наблюдал, как полицейские объясняются с привратником. Языка он, конечно, не понимал, но турки жестикулировали так выразительно, что все было ясно и без слов. Войдя в консульство, изможденный анархист-Иисус без промедления направился в кабинет самого консула. Полицейские сопровождали его, на всякий случай придерживая за плечи. Тут же из-за полуоткрытой двери послышалась раздраженная русская речь, и Федоров скоро понял, что беспокойный посетитель — не кто иной, как Иегошуа Ханкин.

Ханкин рассказал консулу, что собирался поехать в столицу Турции, но был задержан полицией под давлением заимодавцев, опасавшихся за свои деньги. Он заявил, что является российским подданным и не обязан подчиняться турецким законам. Ханкин попросил консула помочь ему выехать в Константинополь, чтобы добиться отмены запрета на продажу земли евреям или хотя бы разрешения завершить уже начатые сделки. Он упрямо твердил, что только российские власти могут привлечь его к ответственности и вообще решать его судьбу.

«А зачем? Зачем вам ехать в Турцию? Чего вы там добьетесь?» — услышал Федоров голос консула.

«Я обязан добраться до султана, чтобы добиться отмены запрета на покупку земли, — многие иммигранты уже внесли задаток, и мой долг им помочь. Я должен предотвратить огромные убытки, которые понесут люди, уже заплатившие мне за земли Хаварата»[13]. В полуоткрытую дверь Федоров видел только профиль и спутанные длинные волосы Ханкина, однако был поражен решительностью его тона.

«Вы думаете, что тогда вас перестанут преследовать?»

«Перестанут, потому что их требования справедливы».

«Господин Ханкин, вы злоупотребляете нашей помощью и ставите меня в неудобное положение». (Эти слова предназначались главным образом для Федорова.)