Если у нас будет завтра

– Ч-Чудесно. Время от времени люблю послушать хорошую музыку.

– Будут пожелания? – спросил я, усаживаясь на скамейку.

Эдди на какое-то время застыл у меня за спиной, потом снова принялся ходить.

– Я бы предложил что-нибудь быстрое, – проговорил он. – Может, какое-нибудь рондо?

– Конечно, Эдди.

Я положил пальцы на клавиши и, сосредоточившись, через мгновение заиграл «Турецкий марш» Моцарта. Классическое произведение восемнадцатого века, стремительное, но сложное.

Мои руки двигались сами собой – я знал пьесу наизусть, – а мама улыбалась нам с висящего над пианино портрета, написанного маслом. Это произведение я выучил одним из первых, еще в детстве, когда мама обнаружила у меня талант.

«Ты мог бы стать знаменитым пианистом, играть для всей Европы, как юный Моцарт», – часто повторяла она мне, хлопая в ладоши и улыбаясь. Ее улыб- ка всегда была самой особенной. Полной жизни и света.

Как я относился к своей способности играть? Не знаю, она возникла сама собой, почти необъяснимо.

Словно язык, на котором я умел говорить с рождения. Я читал музыкальные знаки на бумаге, а в голове и сердце возникали звуки, которые затем играли пальцы. Но что конкретно значила для меня музыка и что я хотел с ней сделать… У меня даже не было возможности об этом подумать. Мне просто не позволяли подобных мыслей.

Отец говорил, что игра на пианино – всего лишь увлечение, а не серьезная профессия.

«Только слабаки всю жизнь стучат пальцами по клавишам. Мой сын не будет слабаком».

Мама умерла прежде, не успев понять, насколько серьезно говорил отец.

Я подвел Моцарта к стремительному завершению и, оглянувшись, увидел, что Эдди, застыв на месте, с улыбкой смотрит в пол.

– Отличное представление, добрый друг, – проговорил он, хлопая в ладоши, но не встречаясь со мной взглядом. Он не мог, или не умел, выражать свои эмоции, как все остальные.

Я тоже не мог. После Аляски.

– Да, мастерское. Без сомнений, однажды мы сможем лицезреть вас в стенах Карнеги-холла. – Эдди приподнял воображаемую кепку. – Доброго дня, сэр.

– Всего хорошего, Эдди, – пробормотал я.

Я бросил последний взгляд на мамин портрет. Она умерла, когда мне исполнилось одиннадцать. Теперь она жила лишь в картинах и фотографиях, с улыбкой глядя на нас сквозь пленку или холст. Хотелось бы мне проникнуть внутрь маминых снимков и оказаться рядом с ней.

В любом случае, там было бы лучше, чем здесь.

ГЛАВА 3

Макс

– Я получил работу, – проговорил я, усаживаясь на стул рядом с Даниэлем.

Его любимый бар «Дым и зеркала» напоминал жилище самого Даниэля – промышленный стиль с кирпичными стенами, трубами и зеркалом позади бутылок со спиртным, что усиливало и отражало свет. Для вечера среды народу было многовато.

Даниэль с друзьями, Малькольмом Нельсоном и Чарли Брайантом, заняли столик в скругленном углу бара. За последние несколько недель я тоже с ними сдружился. Хотя во взгляде Чарли всегда мелькал интерес другого рода, а в улыбке таилось нечто загадочное, как будто он жаждал поделиться со мной каким-то секретом.

Вот и теперь Чарли одарил меня одной из своих хитрых улыбочек.

– Дежавю. Разве мы не сидели здесь месяц назад, поднимая тост за твою работу в Вирджинии Мей- сон?

– Просто Макс хочет, чтобы мы раскошелились, – проговорил Даниэль, ухмыляясь поверх стакана с «Белым русским»[9] коктейлем. – И поэтому объявляет о важных жизненных событиях. На следующей неделе он перестанет скрывать свои наклонности. Снова.

– Спасибо, хватило и одного раза. – Я повернулся к бармену и, перекрикивая шум и музыку, заказал содовую с лаймом.

– Рад за тебя, – сказал Малькольм. – А то ты выглядел каким-то замученным. Я уж начал волноваться.

– Я тоже, – поддержал его Чарли.

– Спасибо, – проговорил я. – Хотя не думаю, что эта работа окажется легче. Расспрашивали меня по полной.

– Но ты же справился, и теперь ты… – Даниэль поднял брови. – Погоди, а тебе можно рассказывать? – Он повернулся к ребятам. – Он мне почти ни слова не сказал. Сплошные тайны. Полная секретность.

– Ну, конечно, не уровень Джеймса Бонда. Просто теперь я в составе частного медперсонала и работаю на весьма состоятельного парня.

«Если не вдаваться в подробности».

Я кашлянул, подумав о сумме жалованья, что озвучил мне Сезар Кастро, управляющий Маршей.

– Весьма состоятельного парня, – поддразнил Даниэль.

– Звучит глупо, но больше ничего сказать не могу, – пояснил я. – Меня заставили подписать столько соглашений о неразглашении, до сих пор рука ноет. – Я повернулся к Даниэлю. – Но могу тебя обрадовать. Начиная с субботы я больше не буду занимать твой диван. Мне предоставят жилье.

– Надеюсь, не чулан под лестницей, – пошутил Даниэль.

– Не совсем. Мне дали комнату в особняке.

– Круто. Но ты хотя бы будешь в городе?

– По ту сторону озера, в Белвью, – проговорил я с улыбкой и отхлебнул содовой. – Но смогу тусоваться здесь в выходные.

Чарли взглянул на меня поверх бутылки пива.

– Рад слышать.