Если верить Хэрриоту…

— Тут как колхозы-совхозы разваливаться начали, все на самотек пошло. Директору вроде все равно, а остальным и подавно… У половины коров мастит… Бруцеллеза и туберкулеза вообще-то давно не было, но вот все остальное… Надои низкие, привесы тоже.

— А как обстоит дело с разведением? Техник-осеменатор есть?

— Это я, — усмехнулся Андрей, не поворачивая головы. — У нас тут на половине стад настоящие быки трудятся.

— Пробники?

— Зачем? Нормальные быки, доморощенные.

— Значит, от тех же коров?

— Ну да.

— Но ведь так же начнется вырождение! Какие же будут надои, привесы и здоровье, когда тут такое творится?

Андрей развернулся ко мне:

— А что ты предлагаешь?

— Провести бонитировку, отделить самых удойных и здоровых коров в элитную группу. Прочих поделить — одних на мясо, других в резерв. Закупить порцию семени от хороших производителей, — я подсчитала в уме, — лет через пять будет хорошее стадо.

— А ты бы взялась за это дело? — посерьезнел Андрей. — Смогла бы?

— Попробовать можно, — кивнула я. — Главное — начать. Если, конечно, я тут останусь. Я же на практике. Мне еще в город возвращаться, а потом… Ну, у меня тут тетка…

— А правда, — прищурился Андрей, оценивающе посмотрев на меня, — оставайся! Может, получится что.

Предложение было сделано внезапно, я не успела сообразить, к чему это может привести, и решила отложить окончательный ответ на более позднее время, когда все выяснится получше. А пока я продолжала изучать место, где мне предстояло проработать еще очень долго.

Прошло несколько дней, и я до того включилась в график работы, что начала слегка отлынивать. Нет, не подумайте плохого! Я слишком хотела быть честной в первую очередь с собой, чтобы прогуливать. Но мне нужно было писать отчет о практике, и вот, вместо того чтоб отправиться на обедешнюю дойку, я пошла по совхозу, изучать жизнь.

Ближе всего был именно телятник, на который через две недели сдавать подросших телят. В третьей бригаде их было трое, в четвертой пока один.

Переступив порог, я чуть ли не нос к носу столкнулась с девушкой-телятницей, что катила по проходу тачку с сеном.

— Привет, — не удивилась она моему визиту. — Откуда ты?

— Из Рязани. Я тут на практике, бригадиром.

— А, — кивнула она. — Я слышала… Рязанский сельхоз кончала?

— Да, а ты?

— И я. Три года тому назад. Зоофак.

Как странно! Опять свои люди!

Я пошла за Верой — так звали девушку — по проходу, разглядывая ее подопечных.

В телятнике было темновато — крошечные, низко расположенные окошки пропускали очень мало света. Низкий потолок провисал как своды пещеры. Телята стояли четырьмя рядами, привязанные за шеи. Некоторые из них лежали, свернувшись калачиком. Другие жевали сено. И все они были до странности одинаковые — низкорослые, на коротких ножках, с раздутыми животами. Рядом стояли крупные телята, трех-четырех месяцев от роду, и малыши, которых доставили сюда накануне. Здесь они должны были находиться до шести месяцев, после чего их переведут в другое помещение.

Стараясь дышать в основном ртом, чтобы так не шибал в нос резкий запах навоза, я ходила между рядами, пока Вера заканчивала уборку. Сметя навоз в канавки транспортера, она включила двигатель и подошла ко мне, опираясь на лопату.

— Ну как? — прокричала она чуть ли не в ухо. — Ужасно, правда?

— Да! — крикнула и я. — И что, эти телята так всю жизнь на цепи и сидят?

— А чего ж еще? Тут никому ничего не надо…

Не в первый раз я уже слышала эти слова и начала задумываться: а не правы ли были те, кто их говорил?

— А молодежь тут есть? — крикнула я.

— Конечно! Я, зоотехник Андрей, потом еще среди доярок есть помоложе… Да почти половина — и все местные.

— А у меня тут тетка, — поспешила сообщить я. — Так что я тоже местная… Слушай, а если попробовать все здесь изменить? У меня есть кое-какие задумки…

Вера некоторое время молчала, глядя в пол.

— Знаешь, — начала она не спеша, — я, когда сюда приехала, тоже чего-то хотела. Я ведь даже диплом писала об этом. А потом пришла на работу, а мне говорят: иди на телятник пока. Ну, я год отработала, потом второй… Вроде платят неплохо. И сейчас я уже ничего не хочу. Да тут и не изменишь ничего.

Мы потом еще немного поговорили о преподавателях и немногочисленных общих знакомых среди студентов и лаборантов, но разговор не клеился. Выждав первую паузу в беседе, я попрощалась, обещала зайти еще и ушла.

На душе у меня впервые за все время было смутно. Сомнения, одолевшие меня, срочно требовали решить — не погорячилась ли я, пообещав остаться тут навсегда. А как же недавнее обещание вернуться к лошадям? Как же начатая дипломная работа именно по русским рысакам? Как же желание посвятить себя науке?

Где теперь это все?

Миновало еще несколько дней, и философские раздумья о смысле жизни и моем месте в истории отошли на второй план, будучи заслоненными сиюминутными, более насущными делами. Взяла на несколько дней выходные вторая бригадирша, и я ненадолго оказалась одна на четыре бригады. Теперь волей-неволей пришлось ездить на работу ежедневно, наблюдая за работой всех бригад.